Орлы Екатерины в любви и сражениях
Шрифт:
Когда после битвы при Цорндорфе новый главнокомандующий Фермор, назначенный вместо Апраксина, начал отход в Померанию, Румянцеву поручили силами 20 спешенных драгунских и конно-гренадерских эскадронов задержать 20-тысячный прусский корпус у Пасс Круга.
Схватка была жестокой. Противник многократно превосходил числом эскадроны Румянцева. Но благодаря таланту Петра Александровича и мужеству его солдат, пруссаки не могли преодолеть сопротивления русских и были задержаны настолько, насколько было необходимо для вывода русских войск из-под удара.
Постепенно выковывалось мастерство полководца. Кто научил его тактике, оперативному искусству, стратегии? Ведь за 4 месяца в кадетском корпусе он в основном безобразничал
Отец, именно отец занимался с ним военным делом ответственно и напряжённо. И конечно же природный дар мы не можем исключить. Природный дар полководца. Не оттого ли он отметал в жизни всё, кроме военного дела?
Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в книге «Биографии Российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» писал:
«В 1761 году Румянцев, предводительствуя снова отдельным двадцатичетырёхтысячным корпусом, расположил он лагерь свой под Колбергом и держал в блокаде этот город в виду прусского стана, между тем как флот наш бросал бомбы с моря. Россияне несколько раз покушались на приступ: редуты почти ежедневно переходили из рук в руки; наконец Румянцев окружил пруссаков со всех сторон, преградив подвоз продовольствия. Отряды неприятельские, посылаемые к прикрытию обозов, были разбиваемы. Тщетно фельдмаршал Бутурлин приказывал Румянцеву отступить от Колберга по причине глубокой осени и расположиться на зимних квартирах: уверенный в победе, любимец славы ослушался своего начальника, с которым был соединен узами родства: принц Евгений Виртембергский нашёлся принужденным предоставить Колберг на произвол судьбы; Румянцев с частью вверенных ему войск овладел городом Трептау и вслед за тем заставил храброго коменданта Гейдена, два раза спасавшего вверенную ему крепость, сдать Колберг 5 декабря: 2903 чел. пленных, сто сорок шесть орудий, 33 тысячи ядр и бомб, 500 тысяч пуль и двадцать знамен были трофеями того дня. Император Петр III пожаловал графа Румянцева генерал-аншефом и кавалером орденов Св. Анны и Св. Апостола Андрея Первозванного (1762). Тогда прекратилась брань с Пруссией. Обладатель России намеревался отторгнуть от Дании наследственное свое достояние, Голштинию; назначал уже Румянцева главнокомандующим армией; велел объявить в Конференции, 27 июня, о скором отъезде своем в главную квартиру, как на другой день Императрица Екатерина II вступила на престол, и Румянцев, готовившийся к новым победам, вложил в ножны меч свой, не присягал Государыне до тех пор, пока не удостоверился в кончине Императора…»
Да, действительно, в 1762 году сложилась такая ситуация, что Румянцев вполне мог уйти в отставку, и Россия не узнала бы его удивительных подвигов, его неповторимых побед.
Известно, что Пётр III, едва вступив на престол, прекратил войну против Пруссии и вернул Фридриху все завоевания Русской армии, политые кровью русских солдат. Свержение императора, которого в войсках считали предателем, все восприняли с восторгом. И всех крайне удивило, что Румянцев, которому сам чёрт не брат, отнёсся к случившемуся крайне сдержанно. Он не разделял восторгов, а относительно указа Императора идти в союзе вместе с недавними врагами на Данию счёл, что приказы не обсуждаются, а принимаются к исполнению. Тем более именно его новый император назначил главнокомандующим русскими войсками в Померании.
Пётр Фёдорович, ненавидевший всё русское, как ни странно, благоволил к Румянцеву. Присвоил ему чин генерал-аншефа и назначил в этот поход в союзе с Пруссией. Румянцев начал деятельно готовить войска к грядущим боям. А тут сообщение из Петербурга. Пётр III свергнут. На престоле – Екатерина Вторая.
Началась присяга императрице Екатерине…
И снова Румянцев заставил всех удивляться. Он отказался принимать присягу императрицы при живом императоре.
Все ждали отставки полководца и ссылки его в дальние имения. Да и сам Пётр Александрович не стал дожидаться развязки, подал прошение об отставке.
Екатерина II, которая была высокого мнения о его военном таланте, презрела собственную гордыню и написала ему:
«Господин генерал Румянцев!
Я получила письмо Ваше, в котором пишете и просите об отставке. Я рассудила, что необходимо Мне пришло с Вами изъясниться и открыть Вам мысли Мои, которые, вижу, что совсем Вам неизвестны.
Вы судите Меня по старинным поведениям, когда персоналитет всегда превосходил качества и заслуги всякого человека, и думаете, что бывший Ваш фавор ныне Вам в порок служить будет, неприятели же Ваши тем подкреплять себя имеют. Но позвольте сказать: Вы мало Меня знаете. Приезжайте сюда, есть ли здоровье Ваше Вам то позволит; Вы приняты, будете с тою отменностью, которую Ваши Отечеству заслуги и чин Ваш требуют.
Не думайте же, чтоб Я против желания Вашего хотела сим принудить Вас к службе: мысль Моя от того отдалена. Не токмо заслуженный Генерал, но и всякий российский дворянин по своей воле диспонирует о службе и отставке своей, и не то, что я убавить прерогатив оной хотела, оный паче при всяком случае подкреплю, а сие единственно пишу, дабы мы друг друга разумели, и Вы могли бы ясно видеть Моё мнение. Есть ли тогда, как Вам на смену другой был прислан, обстоятельства казались и были действительно конфузны, что может быть, и Вам поводом служили к подозрению о Моей к Вам не доверенности, то оное приписать должно случаю тех времён, кои уже миновались, и которых следу в Моих мыслях осталось.
Итак, в ожидании другого от Вас письма, в котором имеете Вы знать дать, исполните ли Вы жадное желание всей Вашей фамилии видеть Вас, или остаётесь ли Вы при силе Вашего последнего письма, в том и другом случае Я неотменено остаюсь Вам доброжелательная.
Из Москвы. 13 января 1763 г. Екатерина».
Румянцев побывал в столице, и вскоре получил новое назначение. Следующая война принесла ему необыкновенные лавры.
Любить Императорским Указом не заставить!
Война стала для Петра Александровича Румянцева основным делом. Но как же семья? О том, какая сложилась обстановка в семье, красноречиво свидетельствуют письма жены. В каждом письме боль.
Екатерина Михайловна остро переживала разлуку с мужем, упрекала его в том, что он её забывает, совсем не пишет ей.
Пётр Александрович постоянно находился при своих войсках. А жена жила одна, в Москве, и писала, писала ему письмо за письмом:
«Батюшка мой Пётр Александрыч, в неописанной горести, что писем не получаю. Вчерась приехала княгиня Белосельская, которая присылала сказывать, что тебя видела и ты, слава Богу, здоров. Казалося бы, знав такую оказию верную, можно написать, да, знать, что несчастие моё час от часу умножается и в горести уже безпримеру огорчена, а за что, то Бог знает, так забыта, не для меня сделай милость пока жива, хоть для бедных детей того удовольствия не отымай, что пиши.
Шесть лет живучи, и так быть огорчённой! Боже мой, когда бы конец мой век прекратил. Может быть, бы бедные дети в жалость пришли тебе. И рада, что я в горести попеча много утешена. Бедные дети уже пятая неделя были больны все, что я боялася, и за тем, и в деревню по сю пору не еду, что бы им да справиться после болезни и в грусти сидя, жду почту, думаю, что хоть то утешение буду иметь, что письмо получу, ан нет ни строчки и ни слуху, ни вести.
Уметь то всё это переносить, конечно, моей натуре железной! И так, батюшка мой, самим Богом тебя прошу, сделай милость сжалься в моё горестное состояние, вздумай, что моё благополучие в твоих руках, жизнь и конец мой сделать, за что же так меня огорчать, истинно нимало перед тобою не виновата, а единственно горячностью любви моей къ тебе и так, окончив, пребуду покорная, верная жена…»