Орлы летают высоко
Шрифт:
– О, как я молю Бога, чтобы мы схватили его! Как бы я хотела иметь его своим пленником, хотя бы на несколько часов! Я бы выжгла слово Багратион у него на лице…
– Вы – настоящая дикарка, моя дорогая сестра. Я сказал, что вы можете посмотреть на него, если его поймают. Я не собираюсь вести себя, как Чингисхан.
Она пожала плечами и еле заметно улыбнулась.
– Нет, думаю, что вы сами лучше знаете, как вести себя с ним. О, Александр, только подумайте! Наполеон – пленник! Какой триумф! Мы станем величайшей нацией в мире…
– Мы станем ею в любом случае после того, как он подпишет мир. То, что мы сделали, сделали мы одни и мы сами закончим это дело. Если Кутузову не удастся захватить его, я выдворю Бонапарта из России, а потом буду преследовать его через всю Европу.
Екатерина уселась в кресло напротив брата. Через некоторое время он закрыл глаза, и она наблюдала за ним, думая, что он спит. "Он выглядит сейчас гораздо лучше, – подумала она вдруг, – несмотря на усталость и на то, что у него начали редеть волосы. Лицо однако осталось суровым, даже когда он отдыхал. Ей это нравилось гораздо больше. Сквозь обычное очарование царя был виден его характер, и это только усиливало его привлекательность.
Но как странно, что этот период его жизни полностью подчинен религии! Он даже пытался заставить Екатерину читать Библию, пока она не отбросила ее и не рассмеялась ему в лицо. Если ему больше не нужна Мария, ему следует найти кого-то другого – если не одну, то нескольких женщин. «Есть что-то нездоровое во всем этом воздержании и молитвах», – подумала Екатерина. Разные любовники каждую ночь не давали ей сойти с ума после смерти Багратиона, а ее красивый, мужественный брат все свое свободное от управления страной время посвятил жизни кающегося монаха.
Все это было очень странно и так типично для него. Одно она заметила – как большинство честных деспотов, Александр становился все более и более суровым по мере роста своей набожности. Мысли ее с Александра перешли на Наполеона, который сейчас пересекал замерзшее пространство за много тысяч миль от нее. Для него приготовлена ловушка. Ловушка, в которую он должен попасть…
В три часа утра их разбудил лакей и сообщил, что прибыл посыльный из армии. Царю передали привезенные депеши, он сломал печати и стал читать их, а Екатерина пыталась заглянуть к нему через плечо.
– Скажите же мне! Что там говорится?
– С французами почти покончено. Наши казаки все время изматывают их, и Кутузов пишет, что собирает главные силы, чтобы окончательно разбить и захватить Наполеона.
Она схватила его за рукав, голос ее дрожал от возбуждения.
– Где, где? – спросила она.
– Прямо на пути их следования, – ответил Александр. – На реке Березина.
Когда французская армия оставила Бородино, погода все еще стояла мягкая. Когда они вступили на опустошенную землю, по которой шли при наступлении, солдаты стали отставать, дисциплина ухудшалась с каждым днем. Многие тащили тюки награбленного из Москвы: шелка, одежду, драгоценности, серебряные и золотые тарелки – все, что они смогли захватить и вывезти из пылавшего города. У бивачных костров солдаты дрались из-за того, что награбили, из-за бесполезных ценностей, настоящих и мнимых. Сторожевое охранение докладывало об атаках партизанских вражеских формирований, а вскоре по всей длине отступавших начали появляться казаки. Ночи стали страшнее, чем дни; люди, страдавшие от голода и усталости, спали только в перерывах между атаками.
Атаковавшие становились все смелее, приносили все больше и больше потерь. Они прятались в лесах, за каждой кочкой. К ним присоединился и еще один союзник – народ.
Когда Наполеон вошел в Россию, большинство людей вело себя апатично. Деревни сжигались, а люди сгонялись со своих мест своими же войсками, по приказу своего же императора, в результате чего многие тысячи их погибли. Безмолвный крепостной воспринимал эти несчастья как неизбежность, выпавшую на его долю. Перед завоевателем был такой же страх, как и перед помещиком, и перед императорскими войсками. Страх был неотъемлемой частью жизни крестьян; но страх перерос в ненависть после пожара в столице. В глазах огромной массы русского народа неверные французы сожгли святую Москву. Крестьяне поднялись в своем праведном гневе на богохульников.
Они подкрадывались к отставшим французским солдатам и убивали их. Часовых часто резали зверскими способами, причем женщины убивали с такой же яростью, что и мужчины. – «Партизаны», это страшное слово, которое впервые было произнесено в Испании, где полегло столько наполеоновских солдат, сейчас переходило из уст в уста среди солдат Великой Армии и в России. Дезертировать теперь стало небезопасно; лучше было держаться всем вместе, голодать и проводить бессонные ночи в стычках с казаками, которые следовали одна за другой, чем рискнуть остаться в пустынной стране и попасть в руки мужиков.
Французы находились примерно в сотне миль от Смоленска, когда русские превосходящими силами атаковали их у Вязьмы. Благодаря гению Наполеона им опять был дан отпор, несмотря на слабость его войска и на то, что позиции их были незащищенными. И опять Кутузов сделал большой промах, не выставив подкрепления, которые французы уже не отбили бы.
Французы подбирали своих раненых – сейчас никого нельзя было оставлять на милость Божью. Они и направлялись к Смоленску, чтобы найти там убежище. Смоленск можно было защищать, ведь они оставили там свой гарнизон и большие запасы. Вперед! Это был приказ Наполеона. Вперед на Смоленск как можно быстрее!
Над головой стояло еще безоблачное голубое небо, но уже с четвертого на пятое ноября поднялся резкий ветер. Солдаты поднимали воротники шинелей и собирались вокруг костров. В своей палатке император сидел вместе с Неем и Мюратом, протягивая руки к теплу горящей печки. Первым выразил терзавший всех страх Ней.
– Становится все холоднее, – сказал он. – Температура резко падает.
Ни Мюрат, ни Наполеон ему не ответили.
Этой ночью ледяной ветер сменился бураном, а температура упала до восемнадцати градусов ниже нуля.
Почти невозможно было определить, когда же наступал день. Снежная буря завывала с силой урагана по всей местности, все покрыл густой снежный покров. Палатки сметало, лошади замерзали, а повозки тонули в глубоких сугробах. Окоченевшие, ничего не видящие из-за снега люди, проклиная все на свете, силились сдвинуть повозки с места, но большую их часть приходилось оставлять, а вместе с ними и последнее убежище для раненых.
Армия поползла вперед через не отмеченное ни на одной карте снежное поле. Те колонны, которые сбивались с пути, исчезали и гибли через несколько часов. Не было ни дорог, ни дорожных столбов… ничего.