Орлята
Шрифт:
— Festhalten [1] — сказал лейтенант. — In die Komendatur einbringen. Gelen und Schimke, gehen wir weiter [2] .
В тот же день арестовали Колю и Алика.
Все трое сидели в комендатуре, прижавшись спинами к стене маленькой грязной комнаты, когда грохнул засов и на пороге появился длинноногий офицер. Щурясь, он оглядывал полутемное помещение. И вдруг ребята услышали знакомый голос:
— Очень рад буду поговорить со своими старыми знакомыми.
1
Взять!
2
Отвести
На пороге стоял человек в сером. Только теперь он был не в костюме, а в кителе с витыми погонами.
Тощий солдат в очках привел ребят в комнату с зарешеченными окнами. Их усадили на скамью, рядом. Улыбчивый офицер сел за стол.
— Как это так? — сказал офицер. — Я теряю много времени. Я знакомлюсь с русскими мальчиками. Но эти мальчики оказываются врагами немецкой армии. Они укрывают коммунистов.
Ребята, отвернувшись от офицера, смотрели в стену.
— Но я всегда хотел с вами хорошо разговаривать. Вы скажете, кто из вашей деревни с партизанами связан, я прощу вам вашу вину.
Ребята молчали.
— Я понимаю. Вы и я не очень большие друзья. Но нужно разговаривать. Иначе будет очень плохо.
— Ничего мы не скажем... Все равно вас всех поубивают. Лучше бей, фашист! — крикнул Коля.
Офицер поморщился.
— Ты грубый мальчик. Тебя надо выпороть. Но я не бью детей. Ганс!..
— Ja wohl, Herr Sturrnbahnf"uhrer [3] !
Тощий солдат подошел к ребятам, наотмашь хлестнул Колю по лицу и снова сел.
Алик и Маркс, поддерживая Колю, поднялись с места. Они стояли, прислонившись спиной к стене, и молча смотрели на офицера.
3
Слушаюсь, господин штурмбанфюрер!
— Pass auf, wie sie schauen. Nur die Russen k"onnen so schauen. — Офицер откинулся на спинку стула. — Mein Gott, wie "uberdr"ussig mir diese Fanatiker sind [4] !
— Wie es mir scheint, sie haben die Absicht zu schweigen, Herr Schturmbahnf"uhrer [5] .
— Sie werden heute noch, oder morgen antworten, — брезгливо проговорил офицер. — Sie sind nur Kinder. Bring mir Kaffe, Hans. Heute fiihle ich mich etwas m"ude [6] .
4
Взгляни, как они смотрят, Ганс. Только русские умеют так смотреть. Бог мой, до чего мне надоели эти фанатики!
5
Они, кажется, намерены молчать, господин штурмбанфюрер.
6
Скажут. Не сегодня, так завтра. Они ведь всего лишь дети. Принеси кофе, Ганс. Я сегодня чувствую некоторую усталость.
Господин штурмбанфюрер ошибся. Они не сказали ничего.
А. Котовщикова, И. Туричин
БЕССТРАШНАЯ ЮТА
— Мне иногда кажется, что все это сон. Надо только проснуться, открыть глаза — и все исчезнет. Война. Кровь. Голод. Землянки в лесу... — Женя вздохнула. — Все исчезнет. Будет так, как до войны.
— И я исчезну?
Женя засмеялась тихонько. Сверкнули стекла очков.
— Нет. Ты останешься, Ютик. Удивительное у тебя имя — Ютик, Юта.
Девушка и девочка сидели, прислонившись к толстому стволу сосны. Они укрылись вдвоем одним ватником, чтобы не простыть, тесно прижались друг к другу. Сосна за их спиной, казалось, источала накопленное за день тепло. Пахло хвоей, смолой, грибами.
Солнце село. В темном небе засветлели далекие звезды. Похолодало. Давно бы пора устраиваться на ночь. Но в землянку, хранящую запахи свежевырытой земли, спускаться не хотелось.
— Это я сама себя назвала Ютой, — сказала девочка. — Настоящее-то мое имя тоже чудное — Ия. И я, и ты, и он, и мы, и вы, и они. Ия! Смешно, верно? — Она улыбнулась. — Лет пять мне тогда было, а может, и шесть. В общем, еще в детский сад ходила. И вот рассказывали нам сказку про девочку, которую звали Ютой. Я уж и сказку-то ту не помню. Помню только, что она погибла, девочка Юта, спасая кого-то. Захотелось мне тоже... спасать людей! Я и стала называть себя Ютой. И дома к этому имени привыкли. И в школе: Юта и Юта.
Женя поправила ватник, укрывая подругу. Они были очень разные — Женя и Юта. Только партизанский лес, суровая жизнь, борьба, которая так сближает людей, могли свести их вместе.
Крупная, спокойная, медлительная в движениях, Женя казалась вялой. И только тот, кто знал ее ближе, понимал, как обманчива внешность этой двадцатилетней девушки.
А Юта — белокурая, синеглазая, маленькая — выглядела рядом с Женей еще меньше. Поражала ее подвижность, неутомимость, готовность в любую минуту сорваться с места, куда-то бежать, что-то делать.
— Между прочим, знаешь, что означает имя Ия? — Юта повернула к подруге лицо, казавшееся в темноте расплывчатым пятном.
— Нет.
— Фиалка. Это, кажется, по-грузински так. Меня иногда в детстве Фиалочкой называли. Только это было давным-давно...
Девушки помолчали, думая каждая о своем. Потом Женя вдруг спросила:
— Ты не боишься?
— Чего?
— Ну... погибнуть...
— Нет.
— А я боюсь. Жить очень хочется.
— Все равно как?
— Нет. Как до войны. Только еще лучше.
— И чтобы никаких фашистов!
— Никаких фашистов.
— Так всем хочется, — строго сказала Юта.
— А чего ты боишься? — спросила Женя.
— Ничего.
— Совсем?
Юта подумала.
— Нет, боюсь. Боюсь, что война окончится, а я так и не уничтожу ни одного фашиста. Не дают мне оружия, Женечка. Сколько просила и у командира и у комиссара. Не дают! Маленькая, говорят. Подрасти надо. А может, я так никогда и не подрасту. Верно? Может, я всю жизнь и буду такого росточка. Верно? Что ж, мне так и не дадут винтовку? Обидно даже.
— Не огорчайся, Ютик. Сколько тебе?
— Ну четырнадцать... Возраст тут не при чем. Мне подрасти велят, а не постареть.
Они снова замолчали. Кругом было тихо-тихо. Над головами перемигивались холодные осенние звезды, едва слышно шептались сосны. Иногда где-то неподалеку легонько звякало оружие. Такое желанное, что от одной мысли о нем сладко сжималось девчоночье сердце.
Рядом хрустнул сушняк. Из темноты появилась чья-то фигура.
Подруги узнали комиссара.
— Не спите? — Комиссар присел возле них на корточки, пошуршал листком бумаги, сворачивая «козью ножку». — Пора, девочки, на боковую. Тебя, Юта, завтра рано разбудим. Дело есть.