Орша
Шрифт:
* * *
Красота требует жертв. Утром она потребовала от Ивана капитуляции докторам, и он согласился пойти к врачу. Он страшно переживал, как поедет в город с таким лицом. Тщательно замаскировался: надвинул на глаза кепку, застегнул молнию на кофте до самого носа, а чтобы ворот не сползал, всю дорогу держал его пальцами. Из панциря торчали только глазные щели, и то были направлены исключительно под ноги.
— Ваня, брось ты! Иди так. А если спросят, скажем, что ты подрался с десятком хулиганов и всех победил.
Но Ванька в ответ только хмыкал и глубже
— А у вас что? — спросил.
Иван опустил забрало, и доктор встал. Доктор молчал и жевал губами, а я, глядя на его растерянное лицо, наконец-то позволила себе женские слабости и пустила слюни-сопли. «Пусть, — подумала я, — теперь доктор Ваньку утешает, его очередь». Доктор не оплошал. Увел Ваньку в процедурную и вернул с пластырем на пол-лица. Сказал, что останется шрам, но это для парня не страшно. Страшное, по мнению Ваньки, было то, что за разбитую челюсть не дают больничный, а он так на него рассчитывал!..
* * *
Природа сиганула в лето. Земля взорвалась кустиками травы, на деревьях повылетали листочки. Сад-огород в зеленом дыму, мы с теткой в трудовом угаре. Работы так много, что мне страшно. Бабуля всю свою долгую жизнь подбирала на помойках всякую хрень, считая, что «в хозяйстве пригодится». Это добро лежит толстыми слоями по углам, заторкано в щелях, забито в сараях. Добавить к этому повалившиеся заборы, просевшие полы, рухнувший парник, старые деревья, которые ничего, кроме тени, не дают, битые окна в доме, клубки колючей поволоки из крыжовенных кустов, осыпавшуюся печку, покосившуюся веранду и т. д. и т. п., т. п, т. п…. Мужика бы нам нанять, да денег нет.
— Погоди, — сказала тетка. — Ща потеплее станет, надену купальник, сами прибегут.
Вчера это случилось. Тетка надела стринги и вышла в огород. Это был пейзаж художника Владимира Любарова: солнышко, свежая зелень и розовая, как глазированный калач, окладистая попа тетки, направленная в небо. К забору потянулись ценители прекрасного. Слева повис Вовка Салтанович, справа — Толик-алкоголик. Толик-алкоголик запустил нам летний водопровод и наладил свет на кухне, а Салтанович обещался починить баню.
— А мыться кто там будет? — кокетливо спросил у тетки.
— Сам и помоешься. Я даже спинку потру, — пообещала тетка.
Салтанович поскакал точить рубанок. Наивный.
— Он же не знает, что я только спинку и потру, — хмыкнула тетка, наступая своей красивой полной ногой на лопату и отваливая пласт слежавшейся за зиму земли.
* * *
Пришли с Иваном на перевязку. Он всю дорогу мандражировал, а когда понял, что идем в поликлинику по месту прописки, заявил:
— Зачем ты меня сюда привела?! Тут врачи злые!
В качестве доказательства ткнул пальцем в табличку на кабинете старшей медсестры.
— Видишь, что написано? СТРАШНАЯ медсестра!
А Василий влюбился. Каждое утро он надевает кожаную куртку, кладет в карман мобилку, седлает велосипед и едет к подружке. У подружки добрые родители, компьютер и видик, только одно но — очень вонючий туалет. Потомственный дворянин Василий Фавстов этим туалетом пользоваться брезгует. Поэтому при первых же позывах прыгает на велик и мчит домой. Путь от подружки до дому долгий. Василий очень спешил, но все-таки обоссался. Тетка сменила ему джинсы и покормила борщом. Василий плотно покушал и, едва доехав до подружки, повернул обратно. Не успел. Пришел красный от смущения, широко ставя ноги. Тетка мыла его во дворе, Василий страдальчески кряхтел.
Эту картину увидел Иван и прибежал ко мне перепуганный:
— Там Вася весь в крови, и тетя Оля его моет!
Когда выяснилось, что Вася в другом шоколаде, Иван сказал с пониманием:
— Ну, бывает, што ж…
* * *
Нас посетила зубная фея. У Василия она уже забрала все верхние зубы, а он в замен отрастил два резца и два клыка — очень по-мультяшному. К Ване она явилась в виде качелей, и одним ударом собрала весь урожай. Ваня никому не показывает обломанные зубы, считает, что это некрасиво. Сделал два исключения — для меня и для доктора. Мне удалось заглянуть ему в рот сразу после аварии. Тогда ситуация была критической, и Ваня был растерян. С тех пор на все просьбы показать зубы, Ваня только крепче стискивает челюсти. Поэтому я очень удивилась, когда Вася вдруг стал делиться впечатлениями.
— Я видел, у Вани все зубы сверху обломаны и торчат кусочки.
— Он тебе показывал?
— Нет. Я сам видел, когда он кричал: АААААААААА. Мы так играли, смешили друг друга. Ване мои шутки смешными не кажутся. А у него очень смешные шутки. Он даже сам скажет и смеется.
* * *
Сидит Ванька и гладит кошку Жужу, вспоминает:
— У меня была белая кошечка. Еще чище и белее, чем эта. Она кусалась. Один раз укусила меня до крови. Палец вот так — хача! Она под забором умерла. Ее муравьи съели. Она легла под забор, уснула или просто полежать, а ее съели. А я иду, думаю, откуда столько муравьев? Откуда столько муравьев? А там она лежит.
— А я видел полосатую кошку, которая лежала мертвая, а в ее дырках были мухи. Зеленые.
Ванька дурашливо закрывает кошке уши:
— Не говори при ней. Она боится…
* * *
Для Ивана не существует слова «нет». Вернее, сказать можно, он возражать не станет, но потом все равно сделает по-своему. Захотел перебраться в мою выгородку, спросил разрешения у тетки. Тетка не разрешила. Проснувшись утром я нашла Ивана на соседней кровати. Оказалось, что ночью он обоссался. Тетка переложила его на сухую кровать, а потом так и ставила.
— Теперь надо дверь поставить и совсем одни тут будем, — радуется Иван. — А ишшо можем через ту веранду ходить, будет у нас отдельная квартира.
У него вообще на меня далекие планы.
— Скажи, Ынга, а вот если фундамент совсем развалится, шо с домом будет.
— Не развалится, мы его укрепим.
— А вот если не успеем укрепить, тогда шо?
— Тогда дом рухнет, и нам придется куда-то переезжать.
— Ура, мы поедем к тебе в Питер!
Но к главному вопросу подходил осторожно, долго мялся, прежде чем спросить.