Оружейник-3
Шрифт:
— Хорошо, я напишу, — пообещал пацан, и в голосе его послышалось непреклонное, вовсе не детское желание отдать последний долг своему собрату по оружию. — А какая фамилия у товарища майора была?
— Это ты у его шефа спроси, — милиционер красноречиво кивнул в сторону Фомина.
Нестеров с Пашкой стояли от нас всего в пяти-шести шагах, так что по сути все мы являлись участниками этого разговора.
— Какая фамилия? — перевел взгляд на Фому и повторил вопрос мальчишка.
Староста Рынка помолчал немного, а потом угрюмо пробубнил:
— Не знаю я фамилию. По большей части Петровичем
После слов Фомы в воздухе повисла тяжелая пауза, которую вскоре оборвал раздраженный, злой, почти яростный полурык-полувздох пожилого милиционера:
— Тьфу ты! Что ж вы за люди такие?! — майор действительно плюнул на пол, развернулся и пошел в темноту.
Мы все поглядели ему вслед, а Пашка прокричал:
— Так что писать?
— Пиши вот что… — я ответил за милиционера. — Здесь лежит майор Александр Петрович. Погиб в бою за свободу Земли.
— А так правильно будет? — мальчишка глядел то на меня, то на исчезающего во мраке Нестерова. — Анатолий Иванович ведь сказал…
— Правильно. Не сомневайся, — неожиданно подал голос Главный. — Пиши, как полковник тебе сказал.
Я поглядел на ханха и понял, что в нем что-то изменилось. Что-то в глазах. Там появилось… Неужели одобрение, отцовская гордость за своих детей? Цирк-зоопарк, что ж ты, гад, раньше то… Почему не помог, не замолвил словечко? Неужели за столько-то лет так и не понял кто мы такие, чего стоим? Такой вопрос я конечно же ханху задавать не стал. Вместо этого подсунул ему под нос свою опухшую пятерню, лечи, мол.
Пока Главный пластырем приматывал к моему, на счастье всего одному, сломанному пальцу плоскую похожую на палочку от эскимо щепку, я наблюдал за Пашкой. Пацан старательно выводил красной краской: «Сдесь лежит…». Вот же, блин, грамотей! «Сдесь» — это же надо такое наваять!
Сперва, само собой, я хотел окликнуть «отличника», заставить его стереть надпись и переписать заново, но потом передумал. Пусть остаются ошибки. Это тоже память о нас, о мальчишке, который лучше стреляет, чем пишет, обо всем этом жутком времени, о нашем походе. Я глядел, как среди потертой, исцарапанной зелени и ржавых ромашек появляются все новые и новые красные буквы, и душу мою заливала смертная тоска. Все неправильно, все не так, как должно быть, и похороны, и могила, и цветы. Да только, возможно, у нас, у меня, у Пашки, у Лизы не будет даже этого.
Глава 15
БТР я все-таки оживил. На это понадобилось около трех часов сверх интенсивной работы, а так же активнейшее участие находчивого Серебрянцева и не по-человечески сильного Нестерова. В результате наших общих стараний грохочущая мотором, харкающая жирным черным дымом, накренившаяся на левый борт, и уже четырехколесная машина выползла под значительно потускневшее небо клонящегося к закату дня.
По поводу только что проведенного ремонта особых иллюзий я не питал. «302-ой» долго не протянет, и больше двадцати, в лучшем случае тридцати километров в час мне его не разогнать. Из всего этого следовало, что до Марьино мы будем тащиться около часа. Да пока там разберемся… Еще как минимум час. Глянув на пелену низких свинцовых облаков, я подумал, что времени, пожалуй, хватит, правда это лишь в том случае, если на пути не встанет какая-нибудь хрень, которой мы очень и очень не понравимся.
— Ну что, бродяги, двинули, наконец!
Приободренный Леший прокричал мне сквозь распахнутый водительский люк. Подполковник вместе с Лизой, Пашкой и Нестеровым обосновался на бронированной крыше. Они старательно отстреливали тварей, которых как магнитом тянуло к нашей израненной «восьмидесятке».
— Забирайтесь внутрь!
Я уже в который раз попытался напомнить, что Проклятые земли совсем не место для катания на броне, но Загребельный меня опередил:
— Выберемся на Киевское шоссе, тогда и спустимся, а пока… — чекист дал короткую очередь, и кто то, очень похожий на крупного пятнистого паука, шмыгнул за угол стоящего неподалеку ангара.
— Забирайтесь, мать вашу! Это приказ! — меня это пижонство стало выводить из себя. Мало что ли навидались? Башку снесут, и ойкнуть не успеешь.
Вцепившись в болезненно вибрирующий руль, я ждал когда стрелки заберутся внутрь. Именно в этот момент моего плеча и коснулся Главный:
— Ветров, где ты намерен ночевать?
— Километров тридцать на юг по Киевскому… Есть там одно интересное местечко. Тебе должно понравиться.
— Тридцать… — ханх наморщил лоб, что-то прикидывая.
— Есть возражения или я не знаю чего то, что должен? — Я сразу насторожился.
— Не знаешь, — наш проводник подтвердил мои опасения.
— Так просвяти.
Как раз в этот момент в люк над местом командира ввалился Леший.
— Мы на месте, — прогудел он своим сочным басом.
— Трогай, по пути поговорим, — предложил ханх.
— Ладно, поехали, — согласился я и как можно плавнее стронул с места изувеченную машину.
Для «302-го» закончилась эпоха неистовых рывков и бешеных скоростей. Теперь, как и положено инвалиду, он мог лишь медленно и грузно ползать. Понимая это, я скорее смял, чем пробил ограждение из рабицы и мимо дотла сожженной автозаправки «Газпромнефти» выполз на широкую ленту Киевского шоссе.
Дорога уходила вдаль практически по прямой, а потому просматривалась километра на полтора. Шоссе на этом участке оказалось буквально запружено брошенными автомобилями. В основном это были грузовики, бортовые и самосвалы. Наскоро набитые знаки «Осторожно радиоактивность!» указывали, что это именно те самые машины, которые участвовали в расчистке Наро-Фоминска еще до того, как его покинули люди. Перевозившую радиоактивный шлак технику парковали за городом, где она так и осталась стоять по сей день.
Мертвые глыбы ржавого металла на обочинах стали для меня уже привычной вещью и при всем своем жутковатом, напоминающем об Армагеддоне виде, не привлекали особого внимания. Зато огромные пятна, отчетливо проступающие на грязном асфальте, сразу заинтересовали, вызвали подозрение. Вернее это были даже не пятна, а целые участки протяженностью от двадцати до пятидесяти метров. На них дорожное покрытие утратило свой обычный грязно-серый цвет и стало светло-коричневым, кое-где даже рыжим. Первое такое образование виднелось прямо на перекрестке, где в Киевское шоссе утыкалась улица Погодина.