Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Шрифт:
Если у меня еще оставались какие-то честолюбивые мечты относительно будущих воинских успехов, от подобных глупостей освободило первое же знакомство с полками расквартированной на Гетманщине бутурлинской дивизии. Ни в одном не было и половины штатного состава. Оборванные, истощенные, вшивые солдаты. Офицеры – не многим лучше. Запах нечистых тел и дух безнадежности, люди ежедневно бежали. Задержка жалованья приближалась к году, и похоже, что плохо поступающие деньги сверх того разворовывались. Матерые полковники не слишком прислушивались к новоиспеченному бригадиру, еще не заслужившему авторитета в их глазах.
Пытаясь определить тактику своих действий, я долго размышлял, насколько замешан в злоупотреблениях сам генерал. Можно ли рассчитывать на его поддержку в наведении порядка или придется интриговать против него? Пятидесятилетний Иван Иванович Бутурлин был приближенным Петра еще в правление Софьи и пользовался полным доверием государя. Его карьере
Заручившись предписанием Бутурлина инспектировать подчиненные ему полки, я не преминул поклониться по старой памяти Ромодановскому. Князь-кесарь не был полномочен в делах армии, однако советами для защиты государева интереса способствовал и людей полезных указал. Скоро полковники оказались в моей воле: против наиболее злостных казнокрадов назначили розыск, а трактовать мелкие нарушения остальных можно было различно. Добившись замены явно негодных, прочим я поставил сроки для исправления дел и внушил, что только непрестанный труд и беспрекословное повиновение могут спасти от заслуженной кары. Начало было положено. Не раз замечал: чем энергичнее действия, тем сильнее сопротивление, хотя очень редко случается встретить нечто вроде осмысленной вражды. Обыкновенно мне противостоят силы инерции и хаоса – лень, глупость и своекорыстие.
Бутурлин провел всю эту зиму в Москве – и слава Богу, иначе его замучили бы жалобами на меня. Мы поделили обязанности: он, пользуясь родственными связями и приближением к государю, выпрашивал у Сената задержанное жалованье – хотя бы амуницией и провиантом, а не деньгами, – мне же надлежало устроить такой порядок, чтобы полученное не разворовали и не сгноили. К весне удалось полки накормить, обмундировать и пополнить рекрутами, пусть не до полного штата.
Совершенная невозможность справиться одновременно со всеми делами, которых я, по жадности, нахватал, – вот главное ощущение того времени. Начальник мой, будучи не весьма трудолюбив, с готовностью делился своими обязанностями. Вообще, переход на генеральский уровень оказался трудным: не так легко приспособиться к новым масштабам и дополнительным звеньям цепи управления. Обучение войск, охранение Украины от татар, строительство укреплений, казарм и магазинов, борьба с моровым поветрием, обеспечение провиантом и фуражом, строительными материалами и работными людьми, переговоры об этом с двумя генерал-губернаторами и одним гетманом – всё не взамен, а в дополнение к прежним моим заботам. Слава богу, воинских действий не было: чума заставила рассредоточить армии и нас, и турок. Я скоро понял, что взять управляющих с завода – единственный способ, дающий надежду на успех в строительстве и снабжении: они лучше офицеров умеют устроить дело. Задержка вышла с подбором замены Адриану Никитичу, однако в конце концов это удалось. Клементий Чулков, новый начальник казенного тульского завода, не расточил достигнутое, но приумножил: за следующие пять лет отпуск оружия удвоился, несмотря на перевод множества работников в Богородицкие ружейно-артиллерийские мастерские. Козин, впрочем, заставил себе кланяться – что ж, он того стоил.
– Никитич, – уговаривал я майора, – не прикидывайся стариком! Для истинного мудреца после пятидесяти жизнь только начинается! Возьми за образец Вобана: лучшие крепости он создал на седьмом десятке. Что тебе завод с несколькими сотнями работников – ты можешь построить целый город!
В следующем году с громадным облегчением свалил я на него строительные дела. До десяти тысяч солдат и столько же украинских казаков с величайшей поспешностью вели работы.
Глава 14
В делах и заботах
Особенности украинской фортификации таковы, что каждое значительное село имеет замок или хоть земляное укрепление, чтобы отсидеться от татар в случае набега. Но крепостей,
Первым делом отправились в обоз тяжелые пики, ни разу на Пруте не пригодившиеся. В случае крайней нужды только что взятый на вооружение длинный багинет со втулкой мог заменить пику против конницы, главной же защитой должен был служить огонь. Пехотный строй намного плотнее кавалерийского, и при лобовом столкновении в одного конника стреляют три пехотинца. С учетом свойств новоманерных ружей, исход боя не оставляет места сомнениям. Даже гладкоствольных фузей достаточно, если хладнокровно дать залп с правильной дистанции: когда дым рассеется, уцелевшие кавалеристы будут далеко. Рогатки, в отличие от пик, я оставил, но лишь для ночной обороны лагеря.
Неразрывность строя и правило постановки всего корпуса в единое каре или единую линию стали моими следующими жертвами. Мощь, достигаемая сплочением огромной массы войск, обесценивалась неповоротливостью. Полковые и батальонные каре доказали способность выстоять против татар и турецких спахиев, а расположение их косой линией в разреженно-шахматном порядке рождало интереснейшие возможности для маневра в бою. Дальнобойные винтовки позволяли вести фланкирующий огонь по неприятелю, атакующему соседний полк, или ставить его под перекрестный обстрел с двух направлений. Для управления изолированными частями войска в такой конфигурации я позаимствовал у моряков флажковую азбуку и дополнил оную цветными фейерверками, обозначающими важнейшие сигналы. При необходимости строй малых каре легко развертывался в линию (или две, по усмотрению командующего). Разрывы между батальонами перекрывались огнем, позволяя пропускать свою кавалерию и останавливать чужую.
Неуказные экзерциции служили одним из важных пунктов многочисленных доносов на меня во все инстанции, вплоть до государя. Весьма напряженная обстановка после устрашения казнокрадов не позволяла расслабиться: десятки глаз нетерпеливо следили за мной в ожидании малейшей ошибки. Наибольшее негодование вызвала передача провиантского дела в полках кригс-комиссарам и солдатским артелям (строевых офицеров полностью освободили от сих забот). Однако улучшение кормежки и сокращение побегов оказались слишком очевидны, чтобы выступать против этого открыто. Бессильная злоба врагов проявлялась слухами и анонимными кляузами, обвиняющими «латынского еретика» в безбожии, чернокнижничестве и колдовстве. Только ябеды сии вышестоящими воспринимались правильно, а солдатами – парадоксально: многие верили им и проникались надеждой на победу при помощи чародейства. Простые люди – как дети, из любого пустяка они готовы сотворить сказку. Взять, например, случай с утонувшей гаубицей.
Помимо обыкновенных учений, полки по очереди упражнялись в действиях на воде: амбаркации, гребле и десантировании с казачьих чаек. Более полусотни этих чрезвычайно легких и быстрых судов мы получили от гетмана Скоропадского. Вызванные из Таврова корабельные плотники долго ломали голову, соображая, как устроить в чайке настил под полковую пушку. Даже с дополнительным креплением солиднее трехфунтовки ничего втеснить не удавалось. Для возмещения недостатка в огневой силе мне построили малые канонерские лодки примерно таких же размеров, но с гораздо прочнейшим набором корпуса, специально под полупудовые гаубицы собственной инвенции. Эти мощные, хотя не слишком точные орудия оказались к месту в речной флотилии: попадание гаубичной бомбы чувствительно даже для линейного корабля. Суда строятся так, чтобы выдерживать удары снаружи, а не изнутри. Взрываясь через долю мгновения после того, как проломит борт, бомба отрывает обшивку от каркаса и взъерошивает ее щелястым решетом на сажень вокруг. А что она может натворить на палубе гребного судна… Крупные галеры гарантированно обездвиживаются двумя попаданиями.