Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Шрифт:
Так вот, одна из канонерок перевернулась прямо на днепровском фарватере, после того как тяжеловатое все же для такой лодочки орудие сорвалось с привязи и съехало к борту. Каким-то чудом все выплыли, и артиллерийский офицер под моим пристальным взглядом погнал ротозеев скорее вылавливать потерю. Следующим утром измученная команда все еще была на реке: никак не получалось обвязать гаубицу на дне.
Пришлось мне самому нырять с канатом на шесть сажен. Солдаты быстро расцветили серенькие полутона реальности яркими красками фантазии. Через пару месяцев байки об этом травили аж в двух вариантах. В одном я превращался то ли в рыбу, то ли в сказочное существо, в другом – сорокапудовая бронзовая махина всплывала по мановению моей руки. Выбирайте, что больше нравится.
Но если б россказни о колдовстве были правдой,
Правда, гетманским казакам собственная старшина давала попробовать, почем фунт лиха, а вот запорожцы, бывши царскими подданными, жили на такой льготе, что ни великорусским, ни любым европейским крестьянам во сне не приснится. Податей нет, служба – по своей охоте, начальство – кого сами выберут, земли плодороднейшей – сколько пожелаешь бесплатно, рыбы в реках и зверя в зарослях – несчитано… А послушать стоны о московской кабале и тиранстве – можно подумать, «клятыи москали» на панщину их гоняли. В чем же она, «неволя московская»? Ответ прост: запретили самовольно ходить на поляков и турок да обирать купцов на Днепре. Добычи не стало, а работать степные «лыцари» не очень любят. Народишко в Сечи примерно такой же собирался, как у флибустьеров Вест-Индии или Мадагаскара, – попробуй-ка тех на пашню посадить, что в ответ услышишь? Зато и судьбы схожи: где теперь Тортуга, там же и Сечь. Были, конечно, в старину герои… Да только настоящие запорожцы, оборонявшие Украину от ляхов и татар, сложили буйны головы либо состарились и умерли, как Палий. Новое поколение, кто наводил крымцев на родную землю, не смущаясь картинами, подобными виденной мною на богуславском шляхе – выродившиеся потомки разбойников и предателей, той накипи, которая остается после гибели сначала лучших, потом лучших из оставшихся, потом лучших из худших – и так много раз, пока не уцелеют одни шкурники.
Иногда мне кажется, что свобода – такая же лимитированная субстанция, как деньги. Чтобы одним добавить, надо у других отнять. В масштабе сословий это особенно заметно. «Злотая вольность» польского фасона, предмет тайных мечтаний гетманских полковников и сотников, неотделима от священного права мордовать хлопов как душе угодно – и простые казаки обоснованно опасались за свое будущее, равно не доверяя ни мазепинцам, ни верным царю людям. На дисциплину эта шатость влияла не лучшим образом, порядка было мало даже по меркам иррегулярных войск. Гетману не удавалось собрать и половины списочного числа казаков, причем являлась на службу только самая убогая голытьба, неспособная откупиться от постылой обязанности. В последнем походе единственным успехом Бутурлина и Скоропадского стало повторное разорение возобновленной запорожцами Сечи.
Некоторое время после Прутской кампании главные сражения происходили не на поле брани, а при султанском дворе. Визири менялись то и дело: каждый принимал власть только затем, чтобы вскоре оказаться свергнутым и удавленным. Счастливый его соперник вскоре следовал тем же путем. За полтора года турки трижды объявляли войну России, и дважды Толстому удавалось подкупом и уговорами склонить их к миру, без всяких воинских действий. Наконец, партия войны возобладала над любителями кейфа, кальяна и гарема. Взятки больше не помогали. Дамад Али-паша слишком хорошо понимал, что лишь победа над «проклятыми гяурами» способна упрочить его положение и избавить от судьбы предшественников. Русского посла вновь заключили в крепость, оттоманская армия открыто готовилась
Главную цель военных приготовлений не имело смысла скрывать, она была слишком очевидна. Только добраться до нее туркам непросто. На первый взгляд, превосходящий флот позволял визирю высадиться где угодно, хоть под самым городом. Но так рассуждать – значит совершенно не знать Азовского моря.
На северном его краю не то что корабли, даже крупные шлюпки цепляют дно за полверсты от суши. Восточный берег – сплошные заболоченные плавни, заросшие камышом. Пехота может преодолеть сии препятствия – но что делать с осадным парком? Строить причалы длиною в эти самые полверсты? Так придется доставить и опять же разгрузить материалы в достаточном количестве на неподготовленный берег… В общем, замкнутый круг. Разорвать его можно, однако усилия и затраты будут несоразмерны. Тем более, преимущество в гребных судах на стороне русских. Как в прошлую войну донские казаки во главе с самим царем абордировали корабли во время перегрузки провианта на плоскодонные тумбасы – думаю, обе армии не забыли. Проще и безопасней доставить тяжелую артиллерию в Крым или на нижний Днепр и по хорошей, удобной дороге везти оттуда. Значит, армии турецкой тоже нет другого пути: без надежного прикрытия пушки будут просто подарены царю.
Вот тут дивизия регулярных войск, подкрепленная изрядным количеством казаков и занимающая позицию у днепровских порогов, могла составить очень серьезную угрозу туркам. Настолько серьезную, что мимо пройти никак нельзя: коммуникации будут под ударом. Ежели вдруг под Азовом конфузия – ретирада окажется смертельно опасной.
Эта косвенная защита приморских крепостей была сильнейшим аргументом в пользу моего прожекта в глазах государя. Неприятелю пришлось бы отделить значительный корпус для прикрытия фланга, а то и вовсе начать кампанию с осады Каменного Затона и Богородицка.
Единственная неувязка состояла в том, что каменнозатонский комендант мне не подчинялся. В первоначальных планах многие подробности были упущены – и благополучно урегулированы потом в соответствии со здравым смыслом, однако до этой руки не дошли. С полковником Созоновым поладить не удавалось. Понятно, что после приведения дивизии в христианский вид у меня образовалась репутация жестокосердного тирана, а становиться под тяжелую руку никому не хочется. Тем не менее в преддверии войны все споры о полномочиях должны прекращаться во имя общей пользы, даже если государь, за недосугом, не установил правильный порядок подчинения. А этот упрямец признавал ближайшим своим начальником князя Дмитрия Михайловича, и совместные действия с соседом требовалось согласовывать через Киев. Он, может, еще послушал бы Бутурлина, однако генерал-майор ушел с половиной дивизии к Изюму в подчинение Петра Апраксина защищать Украину от ногаев.
Июнь тринадцатого года был необыкновенно щедрым на грозы: чуть не каждый день громыхало – и столь же тяжелое предгрозовое напряжение я чувствовал, читая доклады лазутчиков. Раскаявшимся изменникам обещано было прощение; многие мазепинцы и запорожцы пользовались этим, чтобы вернуться на Украину. Другие казаки, наоборот, бежали от нас к ним. Постоянный людской круговорот не оставлял возможности скрыть от неприятеля что-либо важное в равной мере для обеих сторон: засылать шпионов в таком положении на редкость просто. Но долгое балансирование между войной и миром сослужило нашим «начальным людям» плохую службу. Многие считали, что турки и на этот раз только пугают, чтобы добиться уступок в переговорах, и готовились отражать лишь очередной набег крымцев, хотя каждую неделю получали сведения о прибытии новых войск в Крым или Очаков.
Умножились мелкие татарские отряды в степи, казачьи разъезды не рисковали отдаляться от крепости. Турецкие галеры и чайки запорожцев видели в таких местах, куда они давно не поднимались. Невместно мне было требовать сикурса Каменному Затону, когда начальник сей крепости не ожидал неприятеля и отказывался от подкреплений, отговариваясь теснотою, но пришлось пренебречь приличиями. После долгой переписки Бутурлин приказал оставить в Богородицке соразмерный гарнизон, в Каменный Затон ввести дополнительно два полка, а казакам стать у порогов для промысла над неприятелем и обороны коммуникаций. Немедленно по получении сего я посадил егерей на суда и отправился вниз по реке.