Оружейник. Винтовки для Петра Первого
Шрифт:
Самым поспешным образом погрузив ночью, при свете факелов, людей и пушки, я никому не дал отдыха, с крайней жестокостью понуждая голодных и усталых людей грести. Несколько часов промедления могли им всем стоить жизни.
Глава 19
Бесплодные триумфы
Возвратное плавание было трудным, но недолгим. К вечеру второго дня показались знакомые руины на днепровских островах. Посыльное судно вышло навстречу, офицер доложил ситуацию. Мы успели. Между появлением у таванских укреплений конного авангарда Али-паши и началом действия его осадных орудий как раз хватило времени сбегать на Кинбурн. Турки, несомненно, уже знали о бое
На сей раз подчиненные избавили меня от враждебных выпадов, удерживаясь в рамках приличий. Наверно, чувствовали: дерзости им больше с рук не сойдут. Это не значило, однако, что они готовы во всем со мной соглашаться (говорю о командирах «чужих» полков, в дивизии Бутурлина охотников спорить находилось не много). Довольно скоро сложились два мнения: одни полагали нужным удерживать позиции не долее, чем потребуется для вывоза артиллерии и всевозможных запасов, затем отступить к Каменному Затону; другие считали возможным обороняться до прихода Шереметева – и даже до зимы, если генерал-фельдмаршал замешкается.
– Провианта и боевых припасов у нас достаточно, – убеждал подполковник Артемий Кривцовский, – а снявши пушки с плотов в лимане, мы превзойдем турок в артиллерии и заставим их вести долгую осаду с большими потерями и сомнительной надеждой на успех. Почитаю возможным держаться столько, сколько потребуется.
– Здесь-то продержаться можно, – возражали скептики, – но что мешает визирю отделить корпус, чтобы вместе с татарами перехватить наши коммуникации выше по реке? Сил у него на это хватит – сто тысяч войска против пятнадцати! При такой пропорции ретирада признак не трусости, а здравого рассудка.
Апеллировали к рассудку по преимуществу офицеры, отличавшиеся приятной упитанностью и общим выражением удовлетворенности жизнью на лицах. Война для них – лишь досадная помеха, препятствующая наслаждению благами, соразмерными чину. А вот хрен вам, ребята! Царская непримиримость к лодырям и сибаритам была мне сейчас особенно внятна. Позволив всем высказаться, я пошептался с рядом сидящим Шепелевым и решительно остановил начавшийся спор:
– Считаю разговор бессмысленным, пока не выяснены численность и расположение вражеских войск. Судя по тому, что я слышал, многие сильно заблуждаются на сей счет. Прошу квартирмейстера Тульского полка доложить высокому собранию новейшие сведения.
Характер Степана не оставлял сомнений, что он не оставит показать превосходство своего ума в сравнении с высшими по рангу офицерами.
– Султанское войско, считая гарнизон Очакова и не считая татар, действительно насчитывает около ста тысяч. Но это не значит, что перед нами сто тысяч воинов.
Шепелев поправил повязку, прикрывающую изуродованную пустую глазницу, и продолжал:
– Примерно треть составляют обозники из турецких христиан. Обыкновенно у турок бывает больше нестроевых, но сейчас провиант и амуниция поступают морем.
– Откуда
– У нас достаточно перебежчиков: болгар и валахов. Относительно обоза мы знаем всё. По распределению провиантских запасов можно судить о многолюдстве отдельных корпусов. Большая часть кавалерии, числом до двадцати тысяч, преследует гетмана в направлении Чигирина. Пятнадцать тысяч отборной пехоты – на Кинбурнском мысу. Они могут в ближайшие дни переправиться в Очаков либо подойти сюда левым берегом, но соединение их с визирем, поелику мы преобладаем на воде, требует далекого обходного марша и полутора недель времени. От пяти до десяти тысяч – тут мнения разнятся – составляют крепостной гарнизон и в поле не выйдут. По крайней мере, не выйдут далеко. Считайте, господа! Нас осаждает четверть того количества врагов, что здесь называли.
Пессимисты, пугавшие турецкой силой, сидели как оплеванные. Пока они не опомнились, я взял разговор в свои руки:
– За последние сутки еще тысяч пять нехристей надо вычесть. Как скоро их кавалерия может вернуться?
– Точно знать невозможно…
– Скажи приблизительно. Самое раннее, когда? Предполагая, что кинбурнский поход встревожил визиря?
– М-м-м… Три дня, считая нынешний.
– Так. Поскольку на три дня, с учетом качества войск, мы получили превосходство над Али-пашой властью, данной мне государем, приказываю завтра поутру атаку. Слушайте диспозицию…
– Господин генерал-майор, а как же мнение военного совета? – полковник Яков Постельников старательно делает вид, что озабочен соблюдением государственной пользы.
Самые беспокойные фрондеры никак не уймутся. Но их время прошло. Ярость шевельнулась в душе разбуженным драконом, холодным взором выглянула наружу.
– Совет – чтобы советоваться. Мнения сказаны. И выслушаны. Что вам еще?! А решения принимаю я один. И отвечаю перед государем – один же. Уговоры кончились, за неповиновение буду карать. От солдата до полковника, без изъятий.
Смотрят с ожиданием друг на друга. Кто первый осмелится бросить вызов? Нехитрые мысли на лицах очевидны, как кучи дерьма на снегу. Беспокойный венецианец, прыгнувший в генералы поперед заслуженных людей – многим кость в горле. Только как против него идти? Он же контуженный на Пруте. Ни с кем не считается и никого не щадит. По непонятной прихоти государя этому уроду все сходит с рук, от грабежа генеральских экипажей до упражнений картечью по собственным войскам. Стоит ли испытывать судьбу? Собрался атаковать – ну и пусть его, авось шею сломит.
Таванский городок строили на руинах разоренного тринадцать лет назад Кызыкермана. У другого берега, чуть выше, я брал прошлым летом караван судов с осадными орудиями. Место удобно для обороны: залив, именуемый Басанка, под прямым углом примыкает к реке. Продолжающий его овраг с крутыми склонами создает естественную защиту с западной стороны. Однако возвышающийся за сей преградой холм господствует над укреплениями. Естественно, турки не преминули поставить на нем батарею.
Эта изолированная и слабо прикрытая пехотой часть неприятельской линии подлежала атаке в первую очередь – тремя полками дивизии Бутурлина под командой Ефима Мордвинова. Рассветные часы в сентябре прохладные, и густой туман ложится на воды. Прежде чем турецкие посты подняли тревогу, лодки незамеченными добрались до самого берега. Солдаты вслепую лезут в гору и встают в строй, ориентируясь на звук барабанов. Жаль, что нельзя самому стать во главе десанта: мое место – среди тех, кого нельзя оставить без присмотра. С первыми выстрелами из-за оврага я начал выводить полки за вал, дабы связать турок боем и препятствовать возможному сикурсу.