Оружие и правила дуэлей
Шрифт:
«Не будучи в курсе дела, какие мотивы вынудили названное нами лицо осмелиться нарушить святость этого дня и места, и даже не упоминая, что он всего лишь актер, мы предпочитаем оставить эти факты без комментариев; тем не менее посоветовавшись с друзьями, чьи опыт и место в обществе вынудили нас принять их мнение, мы вынуждены заявить, что господин, позволивший себе подобную выходку, совершил беспрецедентный поступок, который настолько оскорбил наши религиозные чувства и здравый смысл, что не заслуживает ничего, кроме жалости. Исполняя свои общественные обязанности, мы можем критиковать исполнителей из нашего театра и знаем, что наше мнение в целом отражает голос народа. И ничье поведение, как бы оскорбительно оно ни было, не помешает нам делать это. Все другие соображения уступают этой первостепенной обязанности перед обществом, которую мы и будем исполнять честно и бесстрашно».
Хотя история с полковником Россом и капитаном Фотреллом
В декабре 1817 года в Королевских казармах в Дублине состоялся военный суд над квартирмейстером Джолли из 4-го драгунского полка по обвинению в переплате за обмундирование для личного состава полка подразделению капитана Уайта. Джентльмен по фамилии Фолкнер, который служил в полку во время этих событий, был вызван дать показания, что он и сделал во внушающей доверие манере. На следующее утро мистер Ф. предстал перед судом и обратился к его председателю лорду Форбсу. Извинившись за вмешательство, он рассказал, что служил в этом полку десять лет и поддерживал теплые и дружеские отношения со всеми офицерами, к которым по-прежнему испытывает глубокое уважение. Чтобы явиться в этот уважаемый суд, он приехал из отдаленной части страны, что доставило ему немалые неудобства. При появлении на казарменной площади он был встречен офицером полка в высоком звании, который спросил, «не прибыл ли я, чтобы действовать вместе с портным, и что в таком случае он мне всыпет». Вчера, дав показания, он выяснил, что этот офицер собирается привести свою угрозу в действие. Он не знает, какое отношение к нему имеет слово портной, но обратил внимание на конский хлыст, который этот наглый тип вынул из-под сюртука.
«Это необычное обращение было написано моим другом, который присутствовал на месте, и он попросил меня передать его в одно из публичных изданий, как пример экстраординарного случая в военной среде, что я и сделал, не сомневаясь, что все описанное – истина. Я оставил приписку редактору издания, что, если кто-то будет интересоваться личностью автора, следует назвать мое имя. На следующий день эта статья вышла в свет, и вскоре в редакции газеты появился полковник Росс в сопровождении другого офицера того же полка и осведомился, кто автор данной публикации. Владелец издания ответил, что у него нет привычки сообщать имена авторов его газеты, разве что они искажают истину. Гости не стали отрицать справедливость напечатанного текста и удалились. На другой день они снова пришли и сообщили, что содержание не во всем соответствует истине, после чего владелец, получивший на это право, сообщил, что автором был флотский капитан Фотрелл и что он получил от него указание не скрывать этого. Владелец газеты не знал моего адреса. Я же, в свою очередь, узнав, что происходит, на следующее утро (1 января 1818 года) сам пришел в Королевские казармы, где меня тут же встретил капитан Гамильтон и спросил, знаю ли я флотского капитана Фотрелла, на что я ответил – это я и есть. Затем он вытащил из кармана статью, о которой идет речь, и осведомился, знаю ли я что-либо о ней. Я ответил, что был ее автором и убежден, что все в ней правда. Затем он сказал, что уполномочен полковником Россом передать мне вызов, на что я ответил, что готов дать ему любое удовлетворение, которое он пожелает, и что без промедления отправляюсь искать друга.
Тем же вечером, не сумев найти друга, которого не было в городе, я дождался капитана Гамильтона и сообщил ему о своей неудаче. Тот ответил, что можно не спешить и подождать несколько дней, пока мой приятель не вернется.
К моему большому удивлению, в десять часов того же вечера меня уже дожидался драгун-вестовой с письмом от капитана Гамильтона, в котором говорилось, что если я завтра до двух часов дня не явлюсь на встречу с полковником Россом, то будет опубликовано противоядие против яда моей статьи. Я письменно ответил капитану, что меня не пугает действие противоядия, пусть даже оно и будет пущено в ход, но что мне повезло, и я все же встретил друга, который нанесет ему визит примерно к десяти часам завтрашнего утра. Мой друг, соответственно, явился к нему в казарму и заметил, что как-то не принято вручать вызов, предварительно не потребовав объяснений. Капитан Гамильтон ответил, что им нужны не объяснения, а вот это – и показал на футляр с пистолетами, лежащий на столе. Мой друг на это ответил, что я готов и буду на месте (которое он назвал) точно в два часа. Стороны явились на место одновременно. Был брошен жребий, и выбор места достался полковнику Россу; тут же было отмерено расстояние в десять шагов. Было договорено, что мы будем стрелять по сигналу «раз, два, три». После второго обмена выстрелами меня попросили принести извинение. Я ответил, что, поскольку не наносил оскорбления полковнику Россу, извинений приносить не буду. После третьего обмена выстрелами меня спросили, не хочу ли я заявить, что полковник Росс не был тем высокопоставленным офицером, о котором шла речь. Я ответил, что не могу этого сделать, поскольку не знал, шла ли речь о нем.
После четвертого обмена выстрелами, когда мы еще держали пистолеты в руках, готовясь к пятому, и на месте дуэли возникла пауза, мне была представлена следующая декларация:
«Полковник Росс, я явился сюда, чтобы дать вам удовлетворение за статью, опубликованную мной в «Каррикс морнинг пост»; мы обменялись четырьмя выстрелами, и ныне я объявляю, что исходя из рапорта я не знал, о ком шла речь в статье, которая нанесла вам оскорбление, и, во всяком случае, не знаю, вы ли были тем высокопоставленным офицером, упоминаемым в статье; и теперь, когда ваш друг капитан Гамильтон сообщил, что статья неточна и в других деталях, я выражаю сожаление о своих действиях».
На это я ответил, что не возражал бы подписать этот текст после первых же выстрелов – и поэтому у меня нет возражений и сейчас. После этого мы двинулись навстречу друг другу и покинули место дуэли.
Три моих выстрела прошли через одежду полковника Росса; я же не получил ни царапины. После первых наших выстрелов я не обменялся с полковником Россом ни единым словом; тем не менее я не испытывал к нему враждебности. Я часто благодарил Бога за то, что он не дал мне причинить ему какой-то вред, – моим единственным намерением было защитить своего друга. Дж. Фотрелл».
В то время, когда происходили описанные события, мистер Каррик, владелец дублинской «Морнинг пост», был весьма уважаемым джентльменом, который принимал любых лиц и выслушивал их. Первым делом полковник Росс должен был указать, что именно он считает ошибочным, и мистер Каррик и капитан Фотрелл, разобравшись, сочли бы себя обязанными компенсировать нанесенный вред, не прибегая к той альтернативе, на которой настаивал капитан Гамильтон, когда он показал на пистолеты и отказался выслушать объяснения. Мы считаем, что это была очень несправедливая и бессмысленная дуэль. Если какой-либо офицер в высоких чинах пытается запугивать свидетеля, который исполняет свой общественный долг, он не может считать себя несправедливо оскорбленным, если какое-либо честное издание изложит все факты; и прежде, чем бросить вызов автору статьи, он должен указать слова, которые не соответствуют истине.
Благородство и мужество капитана Фотрелла значительно превосходят его осторожность. Он благородно скрыл имя своего информатора, потому что могли бы пострадать и другие участники этой неразберихи; он мужественно стоял под четырьмя выстрелами, ни один из которых не прозвучал бы, если бы полковник Росс не заявил об уроне своей чести и не отказался от публикации материала в газете с уточнениями. Мы хотели бы даже по прошествии времени изменить общественное мнение об истоках этой истории и решительно заявить, что из-за публикации фактов в прессе нельзя принимать каких-либо вызовов.
В конце июня 1829 года в газете «Эйдж» появилась следующая публикация, которую любой джентльмен, связанный с прессой, должен был принять за правду:
«Каждый бич общества, чьи черные деяния сделали его объектом ужасных, но справедливых и частых комментариев, – от мошенника Семпла до карманного вора Сомса и, наконец, убийцы Тартелла – все они жалуются на предубеждение, с которым к ним относятся в прессе; и без сомнения, каждый и все они потребовали бы уголовного преследования редактора, который оказывает обществу услугу, разоблачая их, если бы приговоры, ссылки на каторгу или казни, к счастью, не мешали бы их намерениям».
Наша истовая преданность принципу независимости прессы не является открытием, подтверждением чего может служить следующая цитата из нашей «Школы для патриотов и порядочных людей», опубликованной в 1824 году.
«Патриот стоит, как бессонный часовой, на страже общественной прессы, следя, чтобы ее права не нарушались, и он всегда будет снисходительно относиться к мелочным огрехам и к случайным вспышкам эмоций, которые связаны с человеческой деятельностью.
Пока эти бесценные, хотя и экзотические растения надежно не утвердятся в нашей почве, мы должны осторожно относиться к прививке и обрезке их, чтобы не угрожать существованию растения; и когда, подобно благородным кедрам, корни их проникнут до самых глубин земли, уханье совы в ветвях не сможет отпугнуть путника, который отдыхает в их тени.