Оружие скальда
Шрифт:
— Да ты напутал! — Женщины и рабы обступили плотной толпой мальчишку, принесшего новость, и не пускали его к хозяйскому дому.
— Пустите, я расскажу хозяйке! «Коршун» возвращается! — кричал Сколь, стараясь пробиться через толпу.
— Да не может это быть «Коршун»! Он сейчас должен только доплыть до Квартинга! А назад он вернется не раньше чем через месяц!
— Я не напутал! Это «Коршун»! Посмотрите сами!
— А может, он и вернулся! — раздался с крыльца голос хозяйки, Торбьёрг. — Может быть, к Квартингу вышел Бергвид Черная Шкура, а Скельвир не из тех, кто ищет напрасной гибели. Пойдемте посмотрим!
Галдящей толпой женщины, челядь, дети, десяток оставшихся в Льюнгвэлире
Взору ее открылось пространство Льюнгфьорда. Изогнутый серп серебристо-серой воды блестел под солнцем, обрамленный склонами гор. Большие плоские валуны были рассеяны по всему берегу, по длинным откосам над фьордом, поросшим мхом, вереском, мелкими елочками. Вдали, у самого горла фьорда, виднелся корабль. Заслонив рукой глаза от солнца, Ингитора щурилась, стараясь его рассмотреть. Может, это и «Коршун». Нет никаких признаков, что это не он. Корабль своего отца Ингитора знала не хуже, чем постройки родной усадьбы. «Коршун» был уже не новым кораблем, Ингитора помнила его с детства. Не глазами, а сердцем она издалека чувствовала, что это он. И сердце в ее груди похолодело. Лучше бы это был не он. Великие боги, святые властители, пусть это будет не он. Пусть это будет кто угодно, хоть Бергвид Черная Шкура, только не «Коршун». Раньше Ингиторе и в голову бы не пришло, что она будет ждать корабль своего отца с ужасом.
Обитатели усадьбы догнали ее, кто-то встал рядом, высматривая корабль во фьорде, кто-то спустился к месту, где в Льюнгфьорде причаливали корабли. Женщины оживленно гудели, дети подпрыгивали от нетерпения. Оглянувшись, Ингитора нашла глазами Асгерду, потом Асни, жену Аудуна, ее детей Ульва и Торунну. Они уже сироты. При всем нежелании верить в дурные пророчества Ормхильд Ингитора не могла отделаться от впечатления, что видит сирот. Серая печать вдовства лежала на лицах женщин, еще не знающих о своей беде. Ингитора думала об этом, невольно вытесняя из головы последние слова Ормхильд. Слова о том, что сама она тоже сирота.
Корабль приближался. Когда в прежние годы обитатели усадьбы вот так же выбегали его встречать, им казалось, что он едва ползет, словно дочери Эгира для забавы держат его снизу за днище. Но теперь «Коршун» летел как на крыльях. Уже видно было, как блестят на взмахах мокрые лопасти весел, видна была резная голова коршуна на переднем штевне и даже бронзовый флюгер. Ингитора почему-то вспомнила, как отец пять лет назад купил этот флюгер у торговых людей, остановившихся в Льюнгвэлире на Праздник Середины Лета. И вот флюгер возвращается, ему ничего не сделалось. А отец?
Корабль был уже так близко, что можно было разглядеть людей на веслах, кормчего Бьярни на его сиденье возле руля. Ингитора шарила взглядом по кораблю, от носа до кормы и обратно, выискивая знакомую крепкую фигуру отца, его плечи, плотно обтянутые кожаными доспехами, его непокрытую голову с повязкой через лоб, держащей волосы. Она сама вышивала ему эти повязки, и отец говорил, что они приносят ему удачу. Она так сильно хотела его увидеть, что почти видела, но его не было. Опять и опять убеждаясь в этом, Ингитора невольно подбирала объяснения, которые уберегут ее еще на какое-то время. Он заболел в пути и остался где-то на стоянке. Его кто-то зазвал в гости. Он в плену. Что угодно, только не убит!
С высоты обрыва ей был виден весь корабль. И в глаза Ингиторе бросилось что-то длинное и темное, уложенное возле почетного сиденья на носу. Какой-то сверток, покрытый толстой темной тканью. У более широкого конца свертка виднелся
Теперь сомневаться и надеяться бьло невозможно. Непоправимое горе так бурно ворвалось в сердце Ингиторы, что ей захотелось тут же броситься с обрыва вниз, в серые пенные волны. Но она удержалась. Она — хозяйская дочь, на нее все смотрят. Она должна показать женщинам, как нужно достойно переносить горе. Эта мысль держала ее, как стальной стержень, пока она медленно шла с обрыва к месту причала. Осознание беды так оглушило ее, что Ингитора шла, не чувствуя под ногами земли и камней, весь мир вокруг казался хрупким и режущим, как тонкий лед.
Корабль подошел, хирдманы попрыгали в воду, потащили «Коршуна» на берег. Лица мужчин выглядели виноватыми и удрученными. Они не глядели в глаза Торбьёрг, стоявшей на плоском камне. С этого камня она всегда приветствовала их возвращение. На этом камне она всегда встречала мужа. Сейчас Скельвир хёльд вернулся к ней на своем щите. Кричали женщины, билась в рыданиях Асгерда, и рослая Гудруна едва могла удержать ее в объятиях, чтобы не дать разбить ей голову о камни.
Ингитора этого не слышала. Ее взгляд был прикован к длинному свертку, который несли по воде на плечах Оттар и Торскег. Она стояла возле Встречального Камня, как называла его Торбьёрг. Не оборачиваясь к матери, Ингитора слышала сзади тихое тяжелое дыхание. Крик рвался из ее груди и грозил разорвать, если она его не выпустит. Но она молчала, неистово сжав серебряные подвески на груди.
Оттар и Торскег подошли к Встречальному Камню и молча положили свою ношу на землю. Выпрямившись, Оттар мельком встретил застывший взгляд Ингиторы и тут же опустил глаза. Ему было нечего ей сказать.
Скельвир хёльд лежал в опочивальне, одетый в свои лучшие цветные одежды, с мечом в руках. Назавтра назначено было погребение, и хирдманы уже приготовили костер на дальнем холме за капищем. В опочивальне было темно, только маленький фитилек в плошке тюленьего жира освещал лицо мертвеца. Ингитора с трудом могла поверить, что это лежит ее отец. Ей все казалось, что произошла какая-то страшная, нелепая ошибка, что отец ее где-то в другом месте. Хирдманы рассказали, что в бою он получил сильный удар в живот и шесть дней мучился, прежде чем Один наконец избавил его от страданий и взял к себе. Вот почему Ормхильд увидела его дух только за три дня до возвращения корабля — он умер не вместе с другими, а уже неподалёку от дома.
Скельвир хёльд сильно исхудал за те тяжкие дни, лицо его было серым, как волчья шкура, вокруг глаз темнели страшные черные круги, губы были белыми, а на них виднелись отпечатки его собственных зубов. Сидя на маленькой скамеечке в углу, Ингитора смотрела в это лицо, стараясь понять, что же это, как это. И знакомые черты проступали под серой личиной смерти. Это был он, и он был мертв. Никогда отец не поднимется с этого ложа. Никогда не откроет глаз, не улыбнется дочери. Его больше нет, а то, что лежит на вышитых покрывалах, — это уже не он.
Ингитора дрожала, обхватив себя за плечи. Осознание беды накатывало на нее порывами, как холодная приливная волна. Слезы вскипали в глазах и тут же сохли, как замороженные. Горе мешалось в ее сердце со страхом. Дом без отца, усадьба без хозяина все равно что хижина без дверей, насквозь продуваемая всеми бурями. Как они будут теперь жить? Кто будет им защитой? И кто отомстит за отца?
Ингитора снова посмотрела на лежащее тело. Кто убил его? Хирдманы рассказали о ночной битве, но в рассказе их было слишком много неясного. Кто был предводителем той дружины, с которой они бились? Чей корабль на шестьдесят скамей они видели? Кто нанес Скельвиру тот удар? Ответить никто не мог, и от этого к горю и гневу добавлялась горькая досада.