Оружие скальда
Шрифт:
Одда сильно вздрогнула, вскрикнула и открыла глаза.
— Это я, Ингитора! Что с тобой? Отчего ты кричишь?
— Я… Я кричу? — растерянно удивилась Одда. — Разве… Нет…
— Тебе что-то снилось?
— Да. Мне снилось. — Одда вдруг села на лежанке и вцепилась в руку Ингиторы. Она вся дрожала, и Ингитора торопливо укутала ее одеялом. — Так страшно!
— Что страшно? Расскажи мне, тебе станет легче.
— Я опять увидела тот сон. Он уже был. Ко мне приходит по ночам злобный дух!
Ингитора встревожилась, но не удивилась. Возле Бергвида и его близких
— Это мальчик. Я вижу мальчика, у него светлые кудрявые волосы и голубые глаза. Но они так злобно горят, как стальные клинки. Он весь в крови, и в руке держит огромное копье, выше его ростом. У копья наконечник в крови, и по древку течет кровь. И у мальчика такая огромная рана в груди, прямо посередине. И вся грудь в крови, и подбородок… Я боюсь!
Лихорадочно и бессвязно выговорив все это, Одда разрыдалась, прижимаясь к Ингиторе, словно искала у нее защиты.
— Это мое несчастье! — бормотала она сквозь слезы. — Это мой сын, которого я ношу! Он родится мертвым! Или я сама умру! Я умру, я знаю! Нам всем не будет счастья!
Ингитора думала, что всем, кто рядом с Бергвидом, нечего надеяться на счастье. Но бедную кюну Одду ей было всей душой жаль. Ингитора как могла постаралась успокоить ее, говорила, что к смерти снится серый конь, а мальчик с копьем обещает ее сыну славное будущее, что он вырастет великим воином и прославит род. Она сама не слушала, что говорит. Постепенно Одда затихла, Ингитора уложила ее, показав нож под подушкой и уверив, что вся нечисть боится ножа и больше злобный дух к ней не придет.
Одда закрыла глаза. А Ингитора еще долго лежала, глядя в темноту, словно ждала появления злобного кровавого духа. Да, именно такими они и должны быть, духи здешней усадьбы. У Ингиторы холодело сердце при мысли, что она, быть может, всю оставшуюся жизнь проведет в этой усадьбе над озером и не увидит даже моря. А она скучала по морю, которое с самого рождения в Льюнгвэлире, а потом в Эльвенэсе было неотделимой частью ее жизни. Лучше бы ей оказаться в дремучем лесу совсем одной, но свободной. Лучше умереть от голода, но самой выбрать место, куда уронить голову, чем сидеть в тепле и довольстве и ждать, как пожелает распорядиться тобой безумец с черной шкурой на плечах, родившийся конунгом, но выросший в рабстве.
Прошло уже дней десять, когда Бергвид вернулся. Его люди привезли несколько пленников, связанных и избитых. По виду их Ингитора определила, что это были квитты, и удивилась. Она думала, что ненависть Бергвида направлена только на слэттов и фьяллей.
— Эти люди разоряли маленькие усадьбы и грабили людей, которых и без того едва не погубили конунги Эльвенэса и Аскргорда! — объявил населению усадьбы сам Бергвид. Он был спокоен, а в спокойствии казался мрачным. — Однорукий Ас отдал их мне и повелел принести их в жертву богам. Это мы сделаем завтра на рассвете.
Жертвенник находился на береговой площадке напротив усадьбы. На другое утро Бергвид сам перерезал горло двум пленникам, уложенным на большой плоский камень. Двух бросили с камнями на шее в озеро, двух повесили на деревьях священной рощи на берегу озера. Последнего, предводителя разбойников, бросили в яму, где держали злющего волка-людоеда. Таким образом Бергвид почтил жертвами Одина, Тора, Фрейра и Тюра, покровителя квиттов. И население усадьбы ликовало, пело песни и прославляло конунга.
— А разве сам Бергвид не грабит на море корабли? — спросила Ингитора у Одды. Она не ходила смотреть на жертвоприношение, но Одда, вернувшись в радостном возбуждении, пересказала ей все в подробностях. — За что же он наказал тех людей?
— Что ты, нельзя так говорить! — воскликнула Одда и в испуге огляделась. — Бергвид не грабит, он мстит. Он мстит фьяллям и слэттам. А здесь он — конунг, а конунг должен защищать своих людей от обид и разбойников. Ты же сама говорила. Разве конунги слэттов не ловят разбойников?
— Ловят. Но Хеймир конунг не грабит на море корабли!
— А как же он грабил Квиттинг? Меня тогда здесь не было, но Бергвид говорил.
Ингитора не нашла, что ответить. И правда выходило, что Хеймир конунг ничем не лучше Бергвида. Или что Бергвид ничем не хуже Хеймира. Все чувства Ингиторы восставали против этого, но разум не находил опровержений. Ее собственный родной отец любил по вечерам рассказывать о тех подвигах, которые он совершал в молодости на войне за Квиттинг.
— Уж Хеймир конунг не стал бы бросать людей в волчью яму! — сказала она только.
— Это жертва Тюру! — наставительно, как маленькой, объяснила ей Одда. Кюну порадовало, что и она наконец может чему-то научить свою премудрую подругу. — Ведь Фенрир Волк откусил руку Тюру, и поэтому Однорукому Асу приносят жертвы через диких зверей!
По уверенной важности, с которой Одда произносила свое объяснение, Ингитора догадалась, что бедная женщина повторяет чьи-то чужие наставления. Чему-то она научит своего будущего ребенка?
Вечером вся усадьба пировала. Ингитора хотела остаться в девичьей, но Одда уговаривала ее изо всех сил, достала самые лучшие наряды, которые привез ей Бергвид. Их было так много, что Одда не все из них успела надеть хотя бы по одному разу. Ингитора отказывалась, но пришла старая управительница и передала волю Бергвида — Дева-Скальд должна быть в гриднице. Подавляя вздох, Ингитора сжала в кулаке серебряные подвески на груди. Половина из них была подарками Эгвальда, и ей хотелось верить, что они хоть немного защитят ее.
Гридница была полна народу. Мужчины с криками и смехом рубили мечами жареные туши оленей и быков, поднимали кубки за богов, конунга и свои будущие подвиги. Люди сидели за столами и даже на полу. Бергвид возвышался над всей гридницей, как черное изваяние какого-то нового грозного божества. Он молчал и только выпивал один кубок за другим.
Ингитора почти ничего не могла есть, голова у нее болела от шума и духоты. Все вокруг вызывало отвращение. И виною тому был Бергвид — если он сам позвал ее сюда, значит, помнит. Лучше бы ему упасть головой вниз, да так, чтобы начисто отшибло память!