Оружие Возмездия
Шрифт:
Поэтому, окопавшись, мы с тоской посмотрели в сторону леса. Нам очень не хотелось рубить-пилить.
Капитан Масякин, который прекрасно знал, как быстро и ловко мы рубим-пилим, тоже этого не хотел. Ему надо было сдать огневую уже завтра, а не к дембелю сержанта Васи Голинея. И он сказал: поехали, найдем чего-нибудь.
"Найдем" в армии всегда означает "найдем то, что плохо лежит".
Нынче плохо лежало на этой вот аккуратненькой огневой.
— Интересно, что это за позиция, тарщ ктан? — полюбопытствовал Вася.
— Небольшая какая-то, —
— Прицепная?
— Откуда ж я знаю, Вася. Не обязательно. БРДМ сюда легко заедет. Да и БМД… Может, тут десантники в прошлом году стреляли. Из "Ноны" своей. Хорошая пушечка. У нее есть набор вкладных стволов, так что она, по идее, не зависит от возимого боекомплекта. Что найдет, тем и стреляет, лишь бы в ствол влезло.
— "Нона" маленькая, — сказал Вася пренебрежительно.
— На себя посмотри, — буркнул Масякин.
— Вот именно, — кивнул Вася. — Знаете, как трудно быть маленьким командиром миномета?
— Ты не разглагольствуй, а ускорь погрузку.
— Шевелись! — заорал Вася, привставая на цыпочки, чтобы не выглядеть маленьким командиром миномета.
— Вася, ну не кричи мне в ухо!- зарычал Кузнечик.
Сказано было несправедливо: чтобы крикнуть в ухо Кузнечику, Васе пришлось бы высоко подпрыгнуть.
— Салага! — гавкнул Вася. — Грузи!
Он оглянулся на Масякина и украдкой дал Кузнечику пендаля. Кузнечик в ответ показал Васе кулак.
Сержант Верчич, погрузивший уже два полена и утомившийся настолько, что ему пришлось сесть на бруствер покурить, показал кулак Кузнечику.
Кузнечик показал Верчичу язык.
— Верчич! — позвал Масякин. — Ты тоже шевелись.
— Да я уже нашевелился, тарщ ктан, за полтора-то года.
— Хочешь, чтобы я пошевелил тебя? — спросил Масякин. — Ну-ка, помоги Васе ускорить погрузку!
И отвернулся.
Верчич спрыгнул с бруствера, выплюнул окурок, дал пинка Васе, дал пинка Кузнечику, дал пинка еще кому-то, нашел самое маленькое полено и, делая вид, что вот-вот отдаст концы, понес его к машине. Погрузка действительно ускорилась. Неприлично тормозить, когда Дедушка Советской Армии работает.
Последнее бревнышко легло в кузов, и тут из-за бархана показался грузовик. Масякин схватился за бинокль.
Грузовик ехал к огневой весьма уверенно. Его водитель не искал дорогу, а точно знал, куда рулить.
— Живо в машину! Кузнечик, заводи!
Самоходчики бросились к "Уралу" и облепили его как муравьи. Взревел мотор. Но поздно. Хозяева огневой уже были здесь.
Рядом с "Уралом" затормозил ГАЗ-66, битком набитый хмурыми людьми в голубых беретах. Лица прибывших выражали крайнюю степень озадаченности.
Мы в кузове на всякий случай взялись за поленья. Десантников было втрое больше, чем нас. И каждый размером с Кузнечика. Мы бы им бошки-то пораскалывали, но десантник без головы страшнее, чем Всадник-Без-Головы. Ему без башки воевать только удобнее: мысли о дембеле, водке и бабах не отвлекают.
Здесь, конечно, была не та отпетая штурмовая десантура, с которой ББМ делила казарму, а всего лишь парашютисты-ариллеристы. Коллеги наши практически. Но уж больно силен численный перевес. Поэтому мы приготовились недешево продать свою жизнь за краденые деревяшки. В том, что нам отсюда прямая дорога в больницу, никто не сомневался.
— Держись, салаги, — сказал Верчич севшим голосом. — ББМ не сдается. За нас отомстят. Как только наши узнают, всю эту десантуру в лагере поубивают на хер.
Зато Масякин гордо расправил плечи и подбоченился. С десантом не приехал офицер. Один лишь сержант, растерявшийся настолько, что челюсть отвисла.
Немая сцена. Десант сидит в кузове, тараща глаза. Мы сидим в кузове, сжимая деревяшки. Масякин торжествует, наслаждаясь моментом… Наконец старший десантников подобрал челюсть и снова открыл рот, собираясь нам что-то сказать.
— Кононенко! — скомандовал Масякин голосом матерого полководца. — Поехали!
И мы уехали.
Дооборудовав огневую, мы загнали туда миномет и начали тренировки. Скакать по раскаленной броне при температуре около тридцати градусов было не сахар, черные комбинезоны отяжелели от пота. Механик Юлдашев выбрался из своего отсека и сидел на носу машины голый по пояс. Мы ему завидовали. При сворачивании-разворачивании "Тюльпана" механик отвечает только за стопор на стволе: накинуть железку и закрутить винт, открутить винт и откинуть железку…
— Юлдашев! Стопор! — орал Вася.
— Юлдашев! Ты стопор! — вторил Верчич.
Механик орудовал стопором, широко улыбаясь. Он был настолько любезен, что даже взял на себя установку заглушки на ствол. А то мы совсем запарились.
— Сам ты стопор, Верчич! — иногда кричал Юлдашев.
Он был умелым водителем и добрым парнем. К сожалению, в компании Орынбасара Кортабаевича Арынова Юлдашев вспоминал, что он тоже заслуженный дед, и становился невыносим. Стоило Арынову отбыть на работы (его старались держать подальше от молодых во избежание уголовного дела), Юлдашев через день-два приходил в себя и снова всем улыбался.
А мимо огневой по Днепру шла яхта.
Дальний берег скрывался в жарком мареве.
— Вторая, стой! Машину в боевое положение… Развернуть!
— Юлдашев, стопор! Заряжающие, наверх!
Бум! Бум! Хрясь!
— Взяли!
Бац! Дзынь!
— Прицел сюда!
— Лови!
— Сука-а!..
Хрясь!
— Не кидай в меня прицелом, сука! А если я не поймаю?!
— Младший сержант Драгой, отставить материться на огневой позиции. Младший сержант Мельничук! Не сметь швыряться прицелом! Сержант Вася… Голиней! Что за бардак?!