Осада, или Шахматы со смертью
Шрифт:
— Да много раз бывал. И даже в плену у англичан там посидел. Несколько лет назад.
— И что же?
— Сбежал. Можешь себе представить? Угнал судно и сбежал.
Приглашенные перемещаются взад-вперед по залу, звучат приветствия, гудят разговоры о ходе военных действий и торговых дел — в последнее время одно тесно связано с другим. Лолита Пальма — что неизменно поражает людей нездешних — одна из немногих женщин, которые принимают в таких разговорах участие, хотя по природной благоразумной сдержанности больше слушает — и очень внимательно, — чем говорит, и не спешит высказать свое мнение, даже когда ее об этом просят. К ней и к обоим Гинеа постоянно и с самого начала вечера
— Прошу простить меня, господа… Я устала и, наверно, вскоре должна буду попрощаться.
Лолита уходит в дамскую комнату. А вернувшись, видит капитана Лобо — он стоит как раз на середине пути, который она должна пройти, чтобы присоединиться к гостям, обступившим хохочущего кузена Тоньо. Лолита думает, что капитан — и едва ли случайно, потому что такие маневры случайно не делаются, — уподобился кораблю, идущему на перехват; произвел навигационное счисление, прибыл в нужную точку океана и лег в дрейф, терпеливо поджидая добычу. Как видно, он дока в подобных расчетах.
— Хотел вас поблагодарить.
— За что?
— За то, что взяли меня в это предприятие.
Она впервые видит его так близко, впервые разговаривает с ним. Месяц назад в кабинете на улице Балуарте они виделись мельком. Тогда его привел дон Лоренсо; интересно, не он ли посоветовал этому Пепе Лобо подкараулить ее? Или это работа Мигеля?
— Не знаю, известно ли вам… — добавляет моряк. — Через неделю выходим на первую охоту.
— Известно. Дон Эмилио сказал.
— А мне он еще сказал, что корсары вам не по нраву.
Прямоту высказывания самую малость смягчает улыбка. Что ж, это правильно — чтобы не показаться невежей, стань нахалом.
— Сеньор Санчес Гинеа порою говорит слишком много и много лишнего. Но не вижу, чем это помешает вам исполнять свои обязанности.
— Да оно и не помешает. Но может быть, нелишне будет объяснить, в чем они состоят.
Вот так, когда смотришь на него вблизи, надо признать, что лицо, хоть и не особенно тонкое, неприятным не назовешь. Крупный нос, немного грубоватые черты, топорный профиль. Из-за левого уха к затылку, полускрытый густым бакенбардом и воротом сюртука, тянется, исчезая в волосах, шрам. А глаза, оказывается, светлые, зеленоватые, как только что вымытый виноград.
— А я и так знаю. Я выросла среди кораблей и фрахтов, и интересы моей семьи не раз ставились под угрозу людьми вашего ремесла.
— Полагаю все же — не испанцами.
— Испанцами ли, англичанами — не все ли равно. В моих глазах корсар — тот же пират, только с королевским патентом в кармане.
Расписки в получении не последовало. Адресат не моргнул и глазом — светлым, спокойно глядящим на нее. Смотрит, думает Лолита, как кот на солнечный свет.
— Однако иметь с ними дело порой оказывается небезвыгодно. — И снова беглая улыбка смягчает реплику.
Сказано скорее осторожно, нежели учтиво. Пожалуй, он не так уж неотесан, хоть и неотшлифован и вовсе не отполирован — лоску в самом деле никакого. Родовое, наследственное плебейство угадывается в звучании голоса, в резкой определенности черт четко очерченного, мужественного лица. Человека, стоящего перед Лолитой, легко представить себе, например, кряжистым пахарем за плугом или опасным головорезом-хаке
— Почему я так поступаю — это мое дело, капитан. Резоны с вами обсуждать не стану.
Корсар некоторое время стоит молча, глядит на нее неотрывно и очень серьезно.
— Видите ли, сеньора… Или лучше обращаться к вам «сеньорита»?
— «Сеньора» меня устроит.
— Так вот, сеньора, видите ли, какое дело. Вы и дон Эмилио вкладываете в наше предприятие деньги, которые могли бы использовать иначе. Я — все, что у меня есть. Если что пойдет не так, вы теряете только инвестицию…
— Не забудьте еще и о доверии к нам как к арматорам.
— Да, конечно. Но его нетрудно и восстановить. Есть чем. Я же вместе с судном потеряю и жизнь.
Лолита очень медленно поворачивает голову. Выдерживает, не мигая, пристальный взгляд.
— Я так и не поняла, к чему был нужен этот разговор. И что именно вам так уж надо было мне объяснить.
Вот теперь впервые за все время что-то дрогнуло в его лице — пусть и на мгновение. Скользнула легчайшая тень какой-то неловкости — вроде той, какая возникает, когда наденешь дурно скроенный костюм. Или, применительно к этому капитану, наоборот — хорошо сшитый, не без злорадства подумала она. А Пепе Лобо, поглядев зачем-то на свои руки — широкие ладони, крепкие пальцы, квадратные ногти, — отвел глаза, обвел ими зал. Только сейчас Лолита Пальма заметила, что на нем — тот же самый потертый на локтях сюртук, в котором впервые увидела его на улице Балуарте: тщательно вычищенный, с отутюженными лацканами, но — тот же самый. Да и сорочка, свежая и накрахмаленная, повязанная черным тафтяным галстучком, слегка обмахрилась по вороту. И неведомо почему это умилило Лолиту. Хотя в ее случае умиление, тотчас спохватилась она, пожалуй, неуместно. Излишне. Если не опасно. Надо подыскать верное слово. Хорошо, пусть будет «тронуло». Это годится. Ну или «смягчило».
— Я и сам, по правде сказать, не знаю, — отвечает моряк. — Я говорить не мастер и не любитель… И вот однако же, по причине, которую осознать не могу, чувствую надобность объясниться с вами.
— Со мной?
— С вами.
Лолита, еще не конца поборовшая прежнюю неловкость, теперь почти с облегчением чувствует прилив раздражения:
— Надобность? Объясниться? Со мной? Капитан, не много ли вы на себя берете?
Повисает молчание. Пепе Лобо теперь смотрит на нее задумчиво. Похоже, ему приходилось убивать людей, думает она внезапно. И, убивая, он смотрел на них этими вот кошачьими бесстрастными глазами.
— Не стану вам более докучать, — произносит он неожиданно. — Простите, что обеспокоил, донья Долорес… Или прикажете отнестись к вам: «сеньора Пальма»?
Напряженно выпрямившись, она постукивает сложенным веером по ладони, чтобы скрыть смятение. А смятение — оттого, что пришла в смятение. В ее-то годы! Она! Владелица фирмы «Пальма и сыновья».
— Относитесь как хотите. Только с уважением.
Капитан, отдав легкий поклон, делает шаг и, поравнявшись с ней, вдруг останавливается. Поворачивается вполоборота. Он все еще как будто раздумывает. Потом поднимает руку, как бы прося о перемирии.