Осада
Шрифт:
— Госпожа! — Чичек прекратила читать и тронула плечо подруги. — Госпожа! — прошептала она снова. — Юлан в саду!
Ситт-хатун открыла глаза, выпрямилась. «Юлан» переводилось как «змея». Так они с Чичек прозвали Гульбехар из-за ее ядовитого языка и манеры ходить, покачивая бедрами, изгибаясь, — вылитая кобра, изогнувшаяся и приподнявшая голову. Вон она, возле дверей на дальнем краю сада, подбородок гордо вскинут, ступает царственно. За ней целый десяток одалисок, все в красных шелковых халатах, вышитых золотыми спиральными узорами. Да, такой
— Здравствуй, сестра! — приветствовала Гульбехар.
Сильный албанский акцент ее речи злил Ситт-хатун.
— День такой чудесный! Мне подумалось: отчего бы не присоединиться к сестре?
Гульбехар повела рукой, и служанки уложили подушки рядом с Ситт-хатун. Гульбехар уселась, и пара служанок немедленно принялась обмахивать ее опахалами.
— Рада тебя встретить, — солгала Ситт-хатун. — Я так редко видела тебя с тех пор, как муж уехал. Надеюсь, с твоим здоровьем все в порядке?
— В порядке, — ответила Гульбехар и загадочно улыбнулась.
Ситт-хатун озадачилась: что означает эта улыбка?
— Я не показывалась, потому что малыш Баязид требует очень много внимания.
А-ах, это словно пощечина. Змея так гордится своим Баязидом, подарком судьбы и средством помучить Ситт-хатун. Из-за него Юлан теперь наслаждается титулом бас хасеки — матери наследника — и всеми привилегиями, положенными по титулу. Из-за него Ситт-хатун осталась женой султана лишь на словах.
— Несомненно, хлопот с твоим сыном хоть отбавляй, — согласилась Ситт-хатун. — Доктора все еще боятся, что он вырастет слабоумным?
Гульбехар покраснела. Новорожденного Баязида уронили, и, хотя последствий пока не было, по дворцу пополз упорный слух: с головой у малыша не все в порядке. Глупость, конечно, но чем еще ее уязвить?
— Нет, не боятся, — ответила Гульбехар. — Он с каждым днем все больше похож на отца.
Будто услышав эти речи, из ее покоев залился плачем сам Баязид — эхо покатилось по саду.
— Ах, такой сильный голос, совсем отцовский. Кажется, о малыше пора позаботиться.
Ситт-хатун кивнула, надеясь, что Гульбехар уйдет.
— Конечно, он зовет мать.
— Так и есть. — Та осмотрелась, будто отыскивая что-то. — Увы, мои служанки заняты. Но неважно. Эй, ты, — она указала на Чичек, — поди принеси дитя!
Ситт-хатун омертвела. Приказывать чужим слугам — значит, присвоить их. Неужели Гульбехар осмелится завладеть любимой служанкой жены султанского наследника? Мурад никогда этого не позволит!
Чичек не двинулась с места.
— Ты не слышала? Принеси немедленно моего сына!
Чичек посмотрела на Ситт-хатун, та кивнула и отвернулась. Чичек встала и пошла.
— Сестра, ты же не против? — любезно осведомилась Гульбехар. — Завтра я пошлю замену — кого ни попросишь.
Но это уже оказалось слишком для Ситт-хатун. Она вскочила и прошипела:
— Мне не нужна замена! Султан не позволит тебе!
Ситт-хатун устремилась в свои покои, глотая слезы на бегу. «Не может быть, не может!» — повторяла она снова и снова. Мурад не допустит этого. Не сможет позволить.
Но Мурад позволил. В ответ на отчаянную мольбу Ситт-хатун вернуть Чичек он заявил, что гаремные дела его не заботят. Возьми взамен кого-нибудь из одалисок Гульбехар. Ярости Ситт-хатун не было предела. Она и думать не хотела принять кого-либо из прислужниц ненавистной соперницы — наверняка шпионку — в свои покои. Ситт-хатун закрылась в спальне, взяла ситар. Пытаясь успокоиться, заиграла колыбельную, известную с детства. Но утешиться не могла, и слезы капали на струны, на полированное дерево ситара. У нее не осталось друзей. Теперь она была одна.
Одна — но не бессильная жертва! Ситт-хатун отложила ситар, сердито вытерла слезы. Нельзя предаваться скорби и упиваться обидой. У нее нет ни денег, ни служанок, ее не осыпают подарками, как змею Гульбехар. Но зато у нее есть голова на плечах. Гульбехар забрала Чичек — так, может, использовать это в своих интересах? Чичек всегда останется верной — а шпионка в покоях соперницы может оказаться полезной. И даже весьма, если подозрения насчет неожиданного богатства змеи — все прибывающего в отсутствие мужа — оправдаются. Ситт-хатун снова задумалась о странной улыбочке Гульбехар. Возможно, теперь удастся разгадать, что кроется за этой улыбкой.
Прошла неделя, прежде чем Ситт-хатун удалось вновь увидеть Чичек. Вернувшись с вечерней молитвы в гаремной мечети, она обнаружила подругу в своих покоях. Двинулась обнять, но Чичек отстранилась.
— Госпожа, мне нужно спешить! Если Юлан выяснит, что я приходила, мы обе окажемся в беде. Снаружи ожидает девушка, одалиска из свиты Гульбехар. Она хочет поговорить, ищет вашей защиты в обмен на важные сведения о Гульбехар. Мне она секрет не захотела раскрыть, но, кажется, он очень важный. Вы поговорите с нею?
— Конечно. А с тобой как? Хорошо ли к тебе относится эта змея?
— Да я ее и не вижу, — ответила Чичек устало. — Она поместила меня среди низших джарие. Я днями стираю да вышиваю. Прислуживать самой Гульбехар мне не позволено.
На глазах ее показались слезы — наверняка Чичек решила не рассказывать худшее, щадя госпожу.
— Госпожа, мне нужно идти.
Ситт-хатун обняла ее нежно, прижалась. Прошептала:
— Спасибо тебе, спасибо! Иди — и да защитит тебя Аллах.