Ощупывая слона. Заметки по истории русского Интернета
Шрифт:
Вы только представьте — по всей огромной стране ночью сидят незнакомые друг с другом люди и делают общее дело. Они связаны между собой только за счет информационного обмена — книжек, которые ходят от одного к другому. Многих из тех, кто перепечатывал романы или стихи, перевернувшие мою жизнь, я никогда не увидел и не узнал ни имени их, ни пола. Временами я воображал, как прекрасная девушка при свете лампы перепечатывает «1984» или, напротив, читает «Остановку в пустыне», перепечатанную мной (некую сусальность этой картинки можно списать на подростковый возраст). Подобные мысли были, вне сомнения, эротическими — и сегодня я склонен предполагать, что это не случайно.
Само видение огромной сети, связующей различных людей, есть — помимо прочего — идеальная эротическая карта общества. Как и в случае
Когда нечто — информация, вирус, сексуальная энергия — передается другому человеку, оставаясь одновременно и у дающего, возникает цепная реакция передачи, объединяющая всех ее участников в сеть. Возникает структура, большая, чем сумма ее составляющих, — структура, в которой люди превращаются в узлы сети.
В «Алмазном веке» — романе киберпанка № 2 Нила Стивенсона — рассказывается о подпольной мировой сети CryptNet, связывающей людей посредством микроскопических кибернетических устройств, которые живут в мозге и передаются при половых контактах. Все люди, вовлеченные в эту сеть, сами того не зная, одновременно занимаются решением общих для всех задач, в том числе хакерских. Эта сеть не имеет центрального органа управления — решения, полученные в результате работы, остаются невостребованными, поскольку замурованы в глубине коллективного разума всех участников, к которому никто по отдельности не имеет доступа. Возможно, такой симбиоз подпольного самиздата, всеобщей сексуальной повязанности и информационных сетей и явится итогом второго тысячелетия нтернета, выведя человечество на новый эволюционный виток.
Пока же остается ограничиваться тем, что есть, — компьютерами и модемами, подругами и друзьями. Впрочем, это не так уж и мало: мы помним продолжение вынесенной в заголовок цитаты — «Этого достаточно».
Статья была написана еще для Zhurnal.ru — последний номер как раз и назывался «1000 лет российского Интернета». В ZR она почему-то не вышла, и Женя Горный унес ее в «Русский журнал», где взял в «НетКультуру». Две последующие статьи были уже написаны специально для этого раздела «РЖ».
3. Человек с железной головой
«Русский журнал», апрель 1998 г.
Чем волка ни корми — он смотрит в известное место. Вот и Сергей Кузнецов, последние годы слишком много времени проводящий в Сети, во всем склонен видеть метафору этого замечательного образования. На этот раз он добрался до известной всем книжки Дюма, в которой, как догадываются читатели, о компьютерах не сказано ни слова…
Мы любим Сеть за то, что она подыгрывает одной из наших сокровенных фантазий: мечту об утрате человеческой сущности, превращении себя в иное существо — мутанта, робота, монстра. Думается, что в удовлетворении этой фантазии — одна из причин популярности Сети. Многочисленное потомство легендарной Элизы — самый стереотипный, но не самый удачный пример. Куда интереснее вещи более простые и незамысловатые — программы для игры в крестики-нолики, покер, шахматы и т. д. Ваш партнер — уже не человек, но, вероятно, не совсем машина — у него может быть имя, психология, он может спать (когда сервер упал) или погружаться в раздумья (если сервер перегружен). В этом принципиальное отличие сетевых игр от поединков с Deep Blue или программами на персоналке — Сеть создает иллюзию «реальности» соперника: временами возникает подозрение, что по ту сторону трансатлантического кабеля сидит такой же любитель, как ты, уверенный, что он играет с компьютером.
Прецеденты подобного обмана хорошо известны: еще в XVII–XVIII веках были повсеместно распространены шахматные автоматы, в которых на самом деле были спрятаны люди. Были, конечно, и настоящие автоматы — они обычно танцевали или выполняли другие механические действия — их-то и следует признать первыми предтечами роботов (если не считать легендарного Голема и его многочисленных родственников). Оставим Бодрийяру рассуждения о том, что настоящие роботы отличаются от старинных, потому что заменяют человека в процессе труда, а не забавы, — эти рассуждения, вероятно, верны, но не имеют отношения к нашей теме — и продвинемся еще глубже в историю. Если виртуальные креатуры, автоматы и роботы на психологическом уровне служат удовлетворению тяги человека к разного рода гибридам, что же предшествовало им, когда техника еще не позволяла себе (нам) то, что стало возможным, начиная с века Просвещения?
На некоторое время оставим в покое Сеть и ее окрестности — рискуя быть неверно понятым, я хотел бы предложить для подробного рассмотрения образ, знакомый большинству читателей со школьных лет, — легендарного Человека в железной маске, фигурирующего в «Виконте де Бражелоне» и множестве апокрифов, среди которых почетное место занимают шесть (насколько мне известно) фильмов, включая классическую ленту Дж Уэйла 1939 года (боевой трофей, который демонстрировался в СССР с русскими субтитрами), французское кино с Жаном Маре и свежую голливудскую поделку с целой плеядой замечательных актеров, которых не хочется перечислять, тем более что кино привлечено в этой статье лишь в качестве наглядного примера.
Отправной точкой фантазии Дюма (и его не известных мне предшественников) являются сведения о некоем узнике в железной маске, томившемся в Бастилии в правление Людовика XIV. Кто же под ней скрывался? Не будем спешить с известным наперед ответом, а сначала немного пофантазируем.
Маска может скрывать лицо известного человека (как предполагает Дюма), но не реже она скрывает уродство — вспомним рассказ Борхеса о «Хоакиме из Мерва, красильщике в маске», где очередной азийский пророк, скрывающий свое лицо под тканью, оказывается прокаженным, боящимся разоблачения. Представим себе на секунду, что под маской скрывается лик монстра — и тогда таинственный Узник предстанет еще одной ипостасью нечеловеческого человека,о котором мы говорим с самого начала: у него человеческое тело и железная голова, в глубине которой таится второй, тоже нечеловеческий, лик. Он оборачивается связующим звеном между забавными/пугающими уродцами древности и Средневековья, с одной стороны, и машинами и механизмами нового времени — с другой.
К слову сказать, еще одной реализацией того же гибрида науки и уродства является монстр Франкенштейна — самый известный фильм о нем снял все тот же Уэйл на восемь лет раньше своего «Человека в железной маске». Фильмы эти странным образом похожи — например, в обоих присутствует эпизод опознания героем своего лица, определяющего его судьбу.
Вернемся, однако, к известной с детства версии: под маской таится двойник Людовика, его брат-близнец Филипп. Разумеется, тема двойника — традиционная романтическая тема, за которой кроется идея двойственности человеческой природы. Сюда же примыкают многочисленные рассказы об ожившей тени, отражении в зеркале и тому подобное. Как ни странно, все они атакуют ту же идею «обыкновенного человека» — но вместо того, чтобы исказить его тело, изуродовав его или заменив механическим подобием, они это тело удваивают. Иными словами, что бы ни таилось под маской — уродство или двойничество, это нечто действительно достойно сокрытия: оно подрывает наше традиционное представление о телесной сущности человека.
То же самое делает Интернет и киберкультура в целом, создавая фантомы, вовсе лишенные тел. Все эти бесконечные никнэймы и виртуальные личности, пять человек, пишущих под одним именем, почтовые роботы и прочее — только реализация старой идеи об анонимности, о маске, скрывающей подлинное лицо и вселяющей странное и пугающее предчувствие, что под маской — только пустота. В этом подлинный пафос всеобщего возмущения при известии о виртуальности безвременно почившей Деткиной — пустота смерти скрывала за собой пустоту несуществования (опять-таки оставим любителям буддистские — a lа Пелевин — спекуляции вокруг этого наблюдения).