Осень матриарха
Шрифт:
ОСЕНЬ МАТРИАРХА
Я перестаю видеть правду, когда начинаю писать только правду,
и она выступает передо мной отчётливо, когда я принимаюсь сочинять.
Е Шварц. Позвонки минувших дней
I.СИМБИОНТЫ
" Заляг на дно, - советовал ей на прощание аньда Керм. Последнее время побратим щеголял своим знанием малоупотребительных глагольных форм чужого языка.
– Отыщи страну, которая пребывает в состоянии перманентно-вялого прогресса и ведёт слабо порицаемую внешнюю политику. То бишь мало популярную, но и не пребывающую в плотной психосоциологической блокаде. Выбери крупный город - в небольшом ты сразу станешь заметна. Золотое правило
– Какое именно?
– поинтересовалась она. - Знаменитую рутенскую мафию?
Ибо разговор по умолчанию велся о вполне конкретном государстве: бывшей мировой державе, а теперь огромном колышущемся болоте с монстрами: иногда жуткими страхолюдинами, но по большей части довольно симпатичными и даже приятными.
– Крутых тематиков, - пояснил дружище Керм.
– Я имею в виду клубных садомазохистов, практикующих игры в хозяина и слугу, жестокость и кротость. К обоюдному удовольствию и наслаждению, понятное дело. Или вот тебе общества любителей шарнирных кукол, которые не так давно пустили корни в этой земле и уже вовсю процветают. Куклы - это навечно.
– Как-то не греет, - пожала она плечами.
– Достаточно поселиться, и твоё тебя само отыщет, - философски ответил аньда. - Как говорили про тебя в звучные времена? "Та-Циан Кардинена не ищет славы, ибо славна без того. Стремится занять самое последнее место за столом, но оно без промедления делается главным. Не желает вязать и разрешать от уз, но сие дано ей от природы".
В ответ упомянутая личность с размаху запустила в него Борисом Годуновым:
– "Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. Не так ли
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?.."
Вот именно. А когда томишься скукой, самое первое дело - переменить декорации. Скажем, уйти в неприметную щель. Только с какой стати меня запихнуло в эту дремучую жопу недоцивилизации, вскользь думала она, к тому же с моего доброго согласия? Я ведь отчасти перфекционистка: подавай сюда самое лучшее, а за ценой не постоим. Что касаемо не одних утех - собственно, и не утех вовсе...
– Между сексом и властью немало сходства: оба суть похоти, - завершила Та-Циан в сугубо ортодоксальном тоне.
– Лет до пятидесяти ты так явно не думала или хотя бы не показывала виду, - отбрил её собеседник. - Вот уж не думал, что в моей посестре прорежется ханжество.
– Как запоздалый зуб. Мудрости, - кивнула с недоброй усмешкой.
Что на самом деле стояло за словесной вольтижировкой. Когда уходит особа такого ранга и влияния, как она сама, необходимо соблюсти некий ритуал, отработанный буквально веками. Самое сложное: ты подменяешь собой одного из двойников, которые натурализовались каждый в избранной стране с языком, который ты знаешь - или спешно узнаёшь, - и жизнью, что предстаёт перед тобой словно за стеклом витрины. В случае необходимости тебе остаётся переступить через малый порожек... и подумать, как поступить с другим телом. (Ничего страшного: тело вполне себе живое, но обречено с той поры пребывать в уютном сокрытии. Под чем-то типа знаменитой железной маски, но неснимаемой и несмываемой. За что ему, телу, собственно, и платят.) Самое простая и обыдённая легенда для тайного пришельца: некий гражданин прибывает из мест не вполне отдалённых в объятия родных ларов и пенатов, чтобы вступить во владение, принять наследство, натурализоваться после долгосрочного отдыха в Бутане и так далее. Возвращенцы стали в большой цене после повальной линьки за бугор и утечки мозгов, имевших место быть в Рутении лет этак двадцать-двадцать пять тому назад.
А ещё Та-Циан выразилась, что не желает и тайной охраны (понимай, слежки) со стороны младших соратников. То есть дикобразу понятно, что она будет, но и оберегаемая личность вправе сорвать своё дурное настроение.
На том же Керме, к примеру.
Тот угрюмо кивнул, соглашаясь:
– Если что пойдёт не так и наперекосяк, так хоть оторвёшься на полную шпульку - и слава Аллаху.
Он был дядька по внешности незатейливый и общался в основном с помощью готовых форм. Но всё же был - причём самым первым из её людей. Во всех смыслах.
Именно Керм вытянул некую Каэтану из допросных подвалов Замка Ларго, который взял штурмом. Подлатал, выпоил кумысом, присмотрелся, как эта дохлятина справляется с конским поводом, камчой, шпалером и саблей, и стал помаленьку продвигать вверх. До того напродвигался, что под конец с радостью поставил над собой самим. Учёл (или вовсе нет), что до поимки она была неплохо обученным агентом с широкими связями.
Не так, наперекосяк и сикось-накось пошло с самого начала.
Дом, где жила её предшественница, давно и вяло готовили к сносу, казалось, дело замерло на мёртвой точке. Но внезапно квадрат земли, огороженный низкими корпусами, взлетел в цене из-за прокладки метро, более близкой во времени и пространстве, чем думалось. И теперь жильцов с лихорадочным восторгом оттесняли в соседнюю новостройку, где квартиры, наоборот, стали бойко раскупаться и надо было, не опаздывая, хватать что дают. Интриговать и светиться везде, где положено. Светиться не хотелось: в её возрасте приходилось затрачивать для этого слишком много усилий. В восемнадцать - кусок свежей розоватой телятины в промасленной упаковке, привет писателю по имени Джон Арден, кто это впервые сказал. В тридцать шесть - живой хлыст с огневыми опалами в рукояти, прокопчённый над дымом степного костра. В пятьдесят четыре - холёная дама, "выхухоль", как мы звали таких в детстве (динанский верховой говор иногда до жути смахивает на рутенский - оба индоевропейские). Поджарая стать упрятана в пышные меха, хищный взгляд затенён полями шляпы, руки, что небрежно поигрывают клатчем, - в неизменных лайковых перчатках. Привет теперь уже Джерому Клапке Джерому, любимому с отрочества: научил, как прятать не совсем кошерные верхние конечности. А если идёшь без второй кожи, ибо тепловато на дворе, - распустить кружевные манжеты, чтобы кисти рук казались более хрупкими.
Лицо коренной рутенки, которое тщательно приноравливали к чаемому прототипу, а нынче пришлось натянуть поверх собственного, казалось чужеродной маской с зазорами, сквозь которые просвечивает иной мир. Обратная связь с тем обликом, который пытались культивировать, по видимости работала, но словно в игре "испорченный телефон".
Предшественница не была властной. Теперь народ, не видевший соседку по совместной норе с месяц, шарахается - ой, боженьки мои, да чего ж с вами, Татьяна Анофелесовна, сотворилось в Троянской Троянде? На антальском пляжу перележали или курсу ускоренного китайского омоложения подверглись? Типа "Битва тигра с драконом"?
Это как раз хорошо, даже отлично: воспользоваться небольшим различием, чтобы провести крупное - хотя бы в рамках фото на бессрочном паспорте. Человеку свойственно меняться. Стране нынешнего проживания - тоже.
Рутен, Родина, Распутин. Нерушимая троица.
Большая антитеза крошечному Динану.
Рутен - почти что от слова "рутина". Великий Динан - воплощённая перемена при едином стержне. Всякий раз он ощущается иначе, и возвращаться в него - как бросаться со знакомого берега в живую память быстрой воды. Он словно создаёт вокруг себя альтернативную вселенную.
Рутен. Земля, которую не следует покидать и где не умеют воспеть перелётных птиц. Рай для её компатриотов лишь там, где пахнет материнской плацентой. Патриотизм заключается в том, чтобы любить родное лоно изнутри, - своего рода и оседлой любовью.
Динан. Земля не такая уж и обширная, но которая с завидной регулярностью исторгает из себя сыновей и дочерей - становитесь на крыло, несите крупицу меня в клюве за моря-океаны, засевайте моим семенем чужие края. Древние боги, словно нарочно, дабы избежать недоброго соседства, погрузили её в воды, подобные плодным материнским, но бескрайние. И окутали туманами, чтобы случайным кораблям труднее было отыскать. "К тому же Динан - он разный, - думала Та-Циан.
– Всякий раз мне кажется, что моя каравелла пристаёт к иным берегам и былая жизнь перечёркивается настоящим, словно у меня, по расхожему присловью, девять - то бишь неисчислимое множество - истинных существований".