Осень на краю света
Шрифт:
– Церковь вокруг обошел?
– Ну. Потом к этим, кто за иконой приехал.
– А теперь давай правду.
– Чего? – Иваныч изумленно задрал голову.
– Правду.
– Об чем?
– Зачем к сторожке побежал? – быстро спросил Юрий Григорич.
– Почему побежал? – спохватился Иваныч.
– Сам так сказал.
– Не так выразился. Пошел, имелось в виду.
– Зачем?
– Спросить, мож надо чего?
– И…
– Вошел, а они мертвые…
– Зачем людей убил?
– Юрка, ты чего? – Старик горестно всплеснул руками.
– Тогда не ври.
– Дык я же и говорю…
– Иваныч, ты, откуда бы ни шел, так или
– Я в окно не заглядывал. – Дед порылся в кармане телогрейки и достал еще одну папиросу.
– А должен был заглянуть. И постучать. Вдруг спят? Нет?
– Нет, – отвернулся Иваныч.
– Давай, давай, рассказывай.
– Я не сумасшедший, Юрка, – с вызовом заявил старик и крутанул левый ус так, что он встал дыбом.
– Ну так кто спорит-то? – подбодрил с крыльца Юрий Григорич.
– Короче говоря, так, – резанул ладонью Иваныч. – Иду, а она там, за забором, со стороны кладбища стоит…
– В четыре часа ночи?
– Ну! Я поначалу к ней: кто, зачем? А как разглядел – бегом обратно.
– Что она там делала-то, в такой час на кладбище?
– Сказать по совести, ей там самое место.
– Да?
– Да. Это бабка была твоя, Юрий Григорич. Ульяна. Которую мы там и похоронили.
Замолчали глубоко, надолго. Шумел дождик. Табачный дым клубился вокруг лампочки, и бился в дыму одинокий крупный комар. Старик зябко передернул плечами, повернулся и решительно…
Глава 2
…потому что другого объяснения нет! – хлопнул по столу капитан Сапегин, и часы на запястье весело блеснули.
Было это поздним вечером. Гудящий свет люминесцентных ламп давил на глаза, бликовал на протертом до дыр линолеуме в кабинете участкового уполномоченного. Висел над столом портрет президента Ельцина, и капитан Федоров нет-нет, да и косился на него: вовремя не сменил, теперь уже поздно – Сапегин заметил и даже замечание сделал. Хмурился участковый, выслушивая версию следователя: логично выходило у него, складно. Сапегин сидел за столом, а хозяин кабинета расхаживал перед ним из стороны в сторону: от шкафа с папками и книгами до журнального столика с электрочайником и чашками.
– Но даже если и так, то почему все четверо ра-зом задохнулись? – нападал Федоров.
Участковый был толст и низок, с мясистым загривком, практически без шеи. Густые волосы коротко стрижены. Пухлые губы и нос картошкой делали его похожим на Карлсона из советского мультфильма – он сам это прекрасно осознавал, поэтому к закономерно приставшей кличке относился с пониманием. Хотя теперь, когда давно перевалило за сорок, Карлсон из участкового получался весьма потрепанный жизнью.
– Володя, они печь топили? – Сапегин нисколько не горячился, осознавая свою правоту.
Капитан Сапегин внешне был полной противоположностью Федорова: худой, высокий, лысый. И поэтому спор двух этих людей со стороны выглядел весьма естественно, даже закономерно: чего еще ждать от противоположностей? Участковый долго подбирал ему соответствующий персонаж из кино – казалось, что Сапегин отчетливо похож на кого-то, но сравнение постоянно ускользало… И вот сегодня утром внезапно осенило: да просто вылитый Кальтенбруннер из «Семнадцати мгновений весны», только с бритым черепом.
– Топили! – согласился участковый. – Но в одном из двух помещений. Дверь между ними закрыта была.
– Отравление угарным газом подтверждено?
– Предварительно.
– Все. Что тебе еще надо?
– Икону мне надо.
– У сторожа она. У Томина.
– Гениально! У него ключи от церкви и без того были. Он эту икону мог украсть сто раз.
– Узнал от приехавших специалистов истинную цену – вот крыша и поехала от жадности.
– Знаешь, сколько ему лет?
– Ну правильно, решил перед смертью гульнуть на полную. Или в наследство передать.
– Нет у него никого.
– Не все так просто, товарищ капитан. Ты ведь знаешь, что он на старости лет пытался усыновить ребенка из вашего местного детдома?
– Ну, знаю, – недовольно скривился Федоров.
– Комиссия ему отказала?
– Да не было никакой комиссии. Сказали: не суйся – и все дела.
– А что так? – ехидно сощурился Сапегин.
– Да вот так вот…
Федоров отошел к окну. Стекло четко, во всех подробностях отражало обстановку кабинета, а улицу, наоборот, размывало, корежило в потеках дождя. Смутные образы: деревья, фонари, низкие тучи, похожие на грязное стеганое одеяло – как на картинах импрессионистов. Поздно уже, совсем ночь. Стоянка перед сельсоветом вся в лужах, и одинокая «девятка» следователя Прокуратуры Сапегина у бордюра. Упрямая осень в этом году, ранняя, тягучая, как затяжная болезнь. Раскисла от непогоды земля, даже в редкие солнечные дни не просыхает. И к утру опять поднимется липкий туман. За спиной Федорова торопились-тикали старые часы в массивном деревянном корпусе. Их отражение суетливо поблескивало качающимся маятником. Нашел на свалке, починил, повесил в кабинете: раз в полчаса тоскливо бьют, отсчитывая время жизни. Не переубедить Сапегина, будет мурыжить Томина до упора, пока не надоест. А Иваныч… характер у него сложный, мягко выражаясь – чего-нибудь учудит в отместку. А деревня без Иваныча будет совсем уже не та…
– Томин этот вообще-то, как я понял, тип еще тот, – будто подслушал мысли коллеги Сапегин.
– Откуда такая информация? – развернулся от окна Федоров.
– Навел справки.
– Федькин тебе наябедничал, – брезгливо протянул участковый. – Справки он навел!
– Ну так и что? Он председатель, он знает. Жаловался, что Томин уже второй год угрожает его взорвать. Между прочим, противотанковой миной. Был такой сигнал?
– Откуда у старого алкоголика противотанковая мина, товарищ капитан?
– Так он танкистом в войну служил.
– Служили мы с тобой. Он воевал.
– Вы не родственники? Чего ты так за него вступаешься?
– Володя, ему девятый десяток. Дай старику помереть спокойно.
– Я сюда приехал не над стариками измываться, а преступление расследовать, – резонно возразил Сапегин. – С меня тоже спрашивают. И пожестче, чем я с него.
Федоров снова отвернулся к окну. По пешеходной дорожке, отгороженной от шоссе рядом ободранных тополей, медленно перемещалась шаткая фигура. Дорога вела со стороны круглосуточного магазина. Никого из знакомых в пьяном Федоров не опознал. Фигура, опасно накренившись, зависла над лужей, кое-как выправилась, но спустя пару метров споткнулась и рыбкой нырнула в канаву. Надо будет по дороге домой пнуть, попробовать разбудить. Зимой бы замерз насмерть… Капитану Федорову пришлось прошлой весной одного такого оформлять. Труп нашли на лесной опушке, в стаявшем сугробе. Участковый поморщился от воспоминания: когда он приехал, на лице «подснежника» задорно чирикали и резвились снегири – птицы ковырялись в бледных заледеневших глазах.