Осень в Кёнигсберге

Резниченко Ольга Александровна

То, к чему сердце так долго, молча, подсознательно, рвалось, оказалось самообманом.

Не в этом человеческое счастье. Не в этом… МОЕ счастье.

И даже Рок оказался… не моим любимым. Не моим суженым. Не моим… мужчиной.

Детская мечта взорвалась яркой вспышкой реальности и застыла божественной красоты звездой. Да только свет не грел, и в душе льдины не таяли. Эйфория прошла, адреналин из сосудов выветрился. И ничего, кроме пьянящего, терпкого вкуса безумия внутри меня не осталось.

…

радоваться оказалось - нечему.

Отдаваясь до последнего, выжимая из себявсе, мы дарили сокровенное слушателям.

… прорваться сквозь толпу и нырнуть в гримерную (коморку три на четыре метра, с раздолбанными стульями и пошарпанным столом).

Дима Лазарев, МаксЛеший и Кузьма Ипатов – вот нынче моя семья. Помню, когда-то еще с нами были Маринка и Лина (вне сцены), да только жизнь решила иначе. Первая – не выдержала постоянных ссор из-за поездок по стране, и порвала с Кузьмой, а вторая - не вытерпела измен Макса.

Круг наш сузился, к четырем лицам, молчаливо и послушно носивших маски счастливых победителей. Сердце рвалось на части – и одна отрада была, это - музыка. Боль, излитая в ней и стихах, казалось, на мгновения, но отступала…

Былые успехи перестали радовать душу, начали раздражать.

Зажрались? Возможно, возможно, вы и правы. Да только от такого прозрения не становилось легче.

Отыграть очередной концерт – и отправиться в отель.

– Как это меня с Максом поселили?!! Вы с ума сошли? Как я с этим кобелем смогу ужиться?

Расхохотался Леший и только игриво заиграл бровью.

– Будешь третей.

– Облупишься! – и показала недвузначный, нецензурный жест. Резкий разворот – пошагала к лифту.

Зайти в номер, забрать свои вещи – и направиться к Кузьме.

Робкий стук.

– Открыто.

– Это я.

Ухмыльнулся.

– Макс будет в отчаянии.

– Его мечтам никогда не сбыться, - подыгрывала шутке.

Хотя… на самом деле, так оно и есть. После Леши я так ни с кем ни на что-то большее не решилась. Ни физически, ни душевно. Разве что Матвей, да и то, все оно было как-то робко, колко, да и едва ли можно назвать отношениями.

Тяжелый вздох - и рассесться на кровати.

Рыкнула в коридоре дверь, щелкнул замок соседнего номера. Донеслись женские голоса и хохот Лешего.

– А вот и Казанова на посту.

– Да пошел он, - нервно сплюнула. – Не надоело ему еще? Каждый раз разных таскает, словно что-то новое там пытается найти.

Рассмеялся Ипатов, но промолчал.

– Что? – уставилась на него. – Разве я неправа?

– Права.

Ладно, - обхватил голову руками и стянул напряжение ладонями с лица. – Будем спать, или что?

– Угу, только зубы почищу.

– Давай.

Стянул футболку и плюхнулся на кровать.

Я поспешно удалилась в ванную исполнять обещанное, и вскоре присоединилась к Кузьме.

По-братски обнял, и еще громче засопел.

Недолго счастье играло.

Охи, ахи и крики из соседнего номера ставали все громче и громче, что, в итоге, просто-напросто стало невероятно бесить.

Проснулся и Ипатов.

Еще минуты «наслаждения» - и нервно выругался.

– Черт бы его побрал. Нужно в райдер добавить требование селить этого ублюдка за сто километров от нас.

Рассмеялась.

Немного привстала, упершись в ладони позади себя, расселась на кровати.

Неспешно повела взглядом по окутанной полумраком, втусклом свете луны и прилегающих к строению фонарей, комнате.

– Что, может, покурим? … все равно ж не уснем.

– Пошли, куда деваться, мать его за ногу.

…

Скрипнула дверь. Спешно обернулись – на балкон к нам вышел Димка.

Улыбка переросла в хохот.

– Что? Как всегда? Кто-то трахается, а кто-то – нервнокурит?

– Слышишь, умник, иди ты… сам знаешь куда, - злобно рявкнула я.

– Я и пришел, - ухмыльнулся Лазарев и, спешно подкурив от сигареты Кузьмы, стал рядом и тоже запыхтел. Взгляды наши поплыли по горизонту, утопая в собственных мыслях, спотыкаясь о личные, жизненные печали и обиды.

Глава Четырнадцатая. Эхо

… 28 февраля. 2011 год…

***

Матвей

« Я еще долго стоял и смотрел на тебя, не понимая, рассуждая, ты это или не ты. Короткие, состриженные под мальчика, волосы, перекрашенные в «пепельный блондин», они совсем не вязались с длинными, пышными русыми локонами, которые навеки остались в моей памяти. Пухлые щечки превратились в невеселые впадины, розовые губы – в бледные линии. Глаза, единственное, что осталось твоим – так это глаза. Голубые, по-прежнему печальные, усталые два озерца, полные боли и отчаяния, жажды нежности и заботы.

Спешно отставила от себя стаканчик кофе и вновь поднесла к губам сигарету. Замерла в затяжке.

(невольно поморщился от отвращения и злости, но промолчал)

Рядом сидящий молодой человек отвесил очередную шутку и ты, дав ему подзатыльник, тоже вместе со всеми расхохоталась.

Шаг навстречу и замер подле вас.

Обернулись.

Ребята протянули руки в знак приветствия, живо ответил им тем же, хотя все еще не отрывался взглядом от твоих глаз. …от глаз, в которых плескались искренне удивление, страх и …»