Осень в Кёнигсберге
Шрифт:
Здесь, в теплых объятиях взглядов людей, которые в меня верят, которые любят, которые ждут, я готова застыть навеки, и перенести любые невзгоды,… любую боль.
…
Еще один аккорд – и музыка стихла, давая право законно захватить зал звуками восторга и обожания.
Улыбнулась. Искренне, счастливо улыбнулась.
И, когда, казалось, ужевсе разрешилось, закончилось, когда страх уступил удаче, крики толпы стали складываться в единый, связный гул, шум, несущий
И это слово - «Друг».
Ужас прошиб все тело, но я не поддалась нахлынувшим эмоциям. Взяв чувства в узду, совладав с собой, сделала выбор.
Я чувствовала прикипевшие к моей спиневзволнованные взгляды ребят, их немой вопрос, полный замешательства и смятения.
А потому…
первой ударила по струнам. И акапельно (под звук стихающей ноты) завела болезненную строку…
Мраморный холод сжимает в тиски.
Давит молчанье твое на виски.
Каждый мой шаг - твои двое назад.
Отчего я погружаюсь в свой ад.
Но едва попрощаюсь с тобой,
Тут же зовешь - и сливаю я бой.
Сколько еще мы так будем играть,
Счастье надежды горем сбивать?
Сколько еще грез на дно моих смыть?
Чтобы понять, как же нам быть?
Сколько еще я стихов сочиню,
Снов нарисую, слез я пролью?
Сколько еще раз повторю,
Что тебя я… безумно люблю.
Снова утро за утром придет.
Встреча собьет одиночества счет.
Фраза, улыбка, тихий смешок -
И вновь твой раб отбывает свой срок.
Снова пытаюсь разорвать чертов круг,
Но у виска вместо дула - колкое "друг".
Сколько еще буду Бога молить,
Нервно пятак в руках теребить?
Сколько еще ночей недосплю,
Нервы лекарством свои я залью?
Сколько еще эту песню спою,
Прежде чем ты поймешь, что - люблю...
Опустились руки, и слова мои стихли, да только зал умело подхватил-продолжил, поднося к самому небу и разбивая о купол неумолимой крыши… нежное откровение моей раненной души.
Сколько еще мы так будем играть,
Счастье надежды горем сбивать?
Сколько еще грез на дно моих смыть?
Чтобы понять, как же нам быть?
Сколько еще я стихов сочиню,
Снов нарисую, слез я пролью?
… замерли последние ноты, трепыхаясь взволнованным мотыльком на лампочке: упиваясь прощальным, но таким желанным, теплом смерти.
Сколько еще раз
в тишь прокричу,
Что без тебя я, Матвей,
... жить не хочу.
Глава Пятнадцатая. Тишина
Я мчала через весь коридор, едва ли что замечая под своими ногами. Сердце,хоть и сгорало от страха наткнуться на приговор, но верно мечтало узнать исход – в нем дрожала надежда...
Разум же, напротив, орошенный холодным потом и ужасом, твердил, что нужно убираться как можно дальше. Еще один поворот – и выскочить через черный выход на улицу. Застыла, нервно выпучив глаза от волнения, перебираю за и против. Резвый шаг вперед – но так и замерла.
Не уйду. Не уйду – ибо глупо.
Зачем все это? Зачем оттягивать неизбежное? Зачем давать надежде жить дальше, порождая новые ростки и побеги.
Обрубить. Затоптать. … и похоронить все к чертям собачим.
Уничтожить.
Плюхнулась на ступеньку и уткнула лицо в ладони.
Сколько пройдет времени, прежде чем он меня отыщет? Что скажет?
А поймет ли вообщевсё это?
Сколько на мою душу, на мою жизнь Матвеев?
… один. Один-единственный.
Короткое слово, так бездумно брошенное в стихи,… сейчас взорвало весь мой мир. И будет ли это концом, или началом новой вселенной… решать совсем не мне.
Господи. Помоги мне. Прошу, молю, помоги мне. Пусть будет, по крайней мере, не так болезненно.
…
Прошло достаточно времени, чтобы не только оббежать все здание, но и сходить на соседнюю улицу, в «охотничий», купить там ружье и застрелиться.
Боль немного притупилась, а в голове после гневной бури стали тихо, мирно спускаться на дно души снежинки замерзших слез. Ногти на руках уже все давно сгрызла вусмерть, а потому принялась уже за пучечки.