Осень в Пекине (др.перевод)
Шрифт:
— А мы быстро едем! — сказал практикант, оторвав глаза от книги.
Он отложил ее и вынул из кармана другую.
— Да, быстро, — сказал Членоед.
Его желтая рубашка радостно искрилась в лучах светившего им прямо в лицо солнца.
— К вечеру уже будем на месте, — сказал практикант, быстро пролистывая новую книгу.
— Не факт… — отозвался Членоед. — Нам еще долго ехать. Как знать? Быть может, впереди нас подстерегает множество препятствий.
— Какое, конечное или бесконечное? — спросил практикант.
— Никакое, — буркнул Членоед.
— Значит, пустое, —
— Как вы мне надоели, — сказал Членоед. — Откуда только вы все это знаете?
— Из этой книги, — ответил практикант.
Это был «Учебник математики» Браше и Дюмарке. Членоед вырвал его из рук практиканта и выбросил за борт. Книга исчезла в кювете в фонтане искрившихся песчинок.
— Ну вот! — воскликнул практикант. — Теперь Браше и Дюмарке точно умрут. — И горько заплакал.
— С ними еще и не такое бывало, — успокоил его Членоед.
— Ничего подобного, — не соглашался практикант. — Все любят Браше и Дюмарке. А вы теперь задним числом пытаетесь их опорочить. Это карается законом.
— А вкалывать стрихнин стульям, которые вам ничего плохого не сделали? — строго спросил Членоед. — Это что, законом не карается?
— Да не стрихнин это был, — захныкал практикант. — Зеленка!
— Какая разница? — сказал Членоед. — И вообще, отстаньте от меня. А то вам же хуже будет — я очень злой человек. — Он рассмеялся.
— Что правда — то правда, — согласился практикант, засопел и вытер нос рукавом. — Вы мерзкий и гадкий старикашка, — сказал он.
— Раньше я таким не был, — задумчиво произнес Членоед. — А теперь я это все нарочно. Хочу отомстить за то, что Хлоя умерла.
— Да не думайте вы больше об этом! — сказал практикант.
— Хотел бы, да не могу.
— Так почему же вы продолжаете носить желтые рубашки?
— А вам какое дело? — сказал Членоед. — Я задаю вам этот вопрос сто раз на дню, однако вы продолжаете всюду совать свой нос.
— Терпеть не могу эти желтые рубашки, — сказал практикант. — Когда они целый день перед глазами, хочется повеситься.
— Я-то их не вижу, — напомнил Членоед.
— Знаю, — сказал практикант. — Но мне-то оно каково?
— На вас мне трижды наплевать, — заявил Членоед. — Контракт подписывали?
— Пугаете?
— Да нет. Просто дело в том, что вы мне очень нужны.
— Но я же в медицине ничего не смыслю!
— Согласен, — сказал Членоед. — Действительно, в медицине вы ничего не смыслите и, я бы сказал даже, пациентам можете только навредить. Но мне нужен был крепкий парень, у которого бы хватило сил запустить винт моей модели самолета…
— Это раз плюнуть! — воскликнул практикант. — С этим кто угодно справится. С пол-оборота закрутит.
— Думаете, закрутит? Если двигатель внутреннего сгорания, то, может, и да, но у меня и резиновый мотор будет. Вы представляете, что значит довести двигатель на резине до трех тысяч оборотов?
Практикант нервно заерзал на сиденье.
— Существуют специальные приспособления, — сказал он. — И потом, для этого дрели достаточно.
— Дрелью нельзя, — возразил профессор. — Она винт поцарапает.
Практикант съежился в комок на сиденье; плакать он перестал, только что-то бурчал себе под нос.
— Что? — переспросил Членоед.
— Ничего.
— Ничего — это уже что-то, — сказал Членоед.
И он снова рассмеялся, глядя, как практикант, притворившись спящим, опять уткнулся носом в угол. А Членоед, напевая что-то веселое, жал на газ.
Солнце приближалось к линии горизонта, и лучи его освещали машину так, что она воспринималась поставленным в соответствующие условия наблюдателем как блестящий предмет на черном фоне: Членоед не преминул успешно применить здесь известные ему законы ультрамикроскопии.
V
Корабль быстро шел вдоль мола: надо было как следует разогнаться перед финишем. Он был переполнен пассажирами и грузами, направлявшимися в Экзопотамию, и почти касался дна, когда попадал между волнами. На его борту Анн, Бирюза и Анжель занимали три неудобные каюты. Коммерческого директора, Робера Гундоса де Риноса, с ними не было: он должен был приехать сразу после того, как будет закончено сооружение железной дороги. А пока он получал оклад за новую должность, оставаясь на старом месте работы.
Капитан бегал взад-вперед по нижней палубе в поисках командирского рупора и нигде не мог его обнаружить. А тем временем корабль шел прямиком на известный своей свирепостью риф Волчок, в который и должен был благополучно врезаться, если капитан вовремя не отдаст команду. Наконец рупор был найден — он притаился за скрученным канатом и подкарауливал чаек: он ждал, когда хотя бы одна пролетит достаточно близко, чтобы наброситься на нее. Капитан схватил рупор и, тяжело ступая по палубе, побежал галопом к лестнице. Он вскарабкался на верхнюю палубу, затем на мостик; еще секунда — и было бы слишком поздно: Волчок был совсем рядом.
За бортом огромные пенистые волны гонялись друг за дружкой, и корабль продвигался вперед с большим трудом, правда, шел он не по курсу, а в прямопротивоположном направлении, так что и спешить, собственно говоря, было некуда. Свежий ветерок, насыщенный ихневмоном и йодом, просачивался в слуховые извилины человека у штурвала, и от этого у него в ушах возникал нежный звук, напоминавший пение кулика, очень похожий на ре диез.
Команда тем временем медленно переваривала недавно съеденный суп с галетами, специально приготовленными для потребления в зоне внутренних морей; галеты эти капитан получал от правительства в знак особого к нему расположения. Неосмотрительные рыбы кидались со всего размаха прямо на корпус корабля, и глухой стук от этих ударов интриговал пассажиров, а особенно тех, кто впервые отправились в плавание, в частности Дидиша и Оливу. Олива была дочерью Моряка, а Дидиш — сыном Карло. А Моряк и Карло были теми самыми рабочими, которых Компания наняла для отправки в Экзопотамию. С ними на корабле находились и другие их дети, однако в данный момент дети эти прятались по углам, поскольку не успели еще осмотреть корабль, да и друг к дружке приглядеться тоже не успели. Бригадир Арлан ехал вместе с ними. Уж кто был сволочью — так это он.