Осень в Пекине (др.перевод)
Шрифт:
— Si! — ответил Амадис.
Он представления не имел, как все это пишется, но говорок жителей Ниццы тем не менее понимал прекрасно.
— Прекрасно! — сказал Пиппо. — Желаете отобедать?
— Да. А чем вы можете нас угостить?
— Всем, что имеется в нашем ресторане Сухопутной Дипломатии, — ответил Пиппо с впечатляющим итальянским акцентом.
— Минестроне есть?
— И минестроне, и спагетти по-болонски.
— Avanti! — сказал Афанарел, чтобы не нарушать общего тона разговора.
Пиппо исчез на кухне, а Амадис выбрал столик у окна и уселся на белый кожаный стул.
— Хотел бы посмотреть на ваше доверенное лицо, — сказал он. — Или на вашего повара. Это уж как скажете.
— Успеется.
— Не
— Прекрасно! — воскликнул Афанарел. — Вот тогда мы и заживем наконец, как люди! Будем устраивать рауты…
— Какие еще рауты?
— Ну, светские приемы, что ли, — пояснил археолог.
— Да вы что! — возмутился Амадис. — Не воображаете ли вы, что у нас будет время на какие-то там рауты!
— Жаль… — пробормотал Афанарел.
Внезапно его охватило чувство глубокого разочарования. Он снял очки, плюнул на них и тщательно протер стекла.
II
ЗАСЕДАНИЕ
К этому списку можно добавить также сульфат аммония, запекшуюся кровь и сухие фекалии.
Привратник, как обычно, пришел раньше всех. Заседание административного Совета было назначено на половину одиннадцатого. Надо было отпереть зал, поставить пепельницы перед папками с бумагами, позаботиться о том, чтобы у каждого советчика под рукой оказались порнографические открытки, а также побрызгать по углам дезинфекционным средством, поскольку многие из этих господ страдали инфекционными заболеваниями, сопровождающимися отслоением тканей. Предстояло также выровнять спинки стульев в две идеальные параллели вокруг овального стола. Утро только забрезжило — привратник хромал и поэтому приходил всегда загодя. На нем был темно-зеленый потертый костюм в англищенском стиле из шелкодраной саржи, на шее красовалась позолоченная цепочка с медальоном: из надписи на нем при желании можно было узнать имя владельца. Передвигался он рывками, и каждый шаг сопровождался спиралевидным вращением парализованной ноги в подвешенном состоянии.
Он выхватил из шкафа кривой ключ и ринулся в комнатку, прямо прилегавшую к залу заседаний: там в углу хранилось все, что было необходимо для проведения такого рода мероприятий. Передвигался он, громко ухая. За перегородкой находились стеллажи, изящно отделанные розовой бумагой с гирляндами, расписанной в отдаленном прошлом самим Леонардо да Винчи. Пепельницы стояли стопками — здесь царил порядок, но не по приказу, а скорее по подсказке; все тут было продумано до мелочей. Порнографические открытки, разнообразные по форме и по содержанию, включая цветные, были разложены по специальным пакетикам. Привратник был более или менее в курсе личных предпочтений каждого из членов Совета. В глазах его мелькнула усмешка, когда он увидел в сторонке маленький, ничем не примечательный пакетик, куда он отобрал открытки, которые нравились ему самому. Он даже было потянул руку к ширинке, будто пытаясь ее расстегнуть, но, как только он дотронулся до своего печально повисшего члена, морщинистое лицо его помрачнело. Он вспомнил, какое сегодня число, и понял, что только дня через два здесь можно будет обнаружить нечто, быть может, достойное внимания. Для его возраста это было не так уж и плохо. Тут он мысленно обратился к тем временам, когда он мог делать это по два раза в неделю, и это воспоминание немного согрело ему душу. Грязные утолки рта, похожие по форме на куриный сфинктер, растянулись в нечто отдаленно напоминавшее улыбку, а в потухших глазах вспыхнул нехороший мутновато-сероватый огонек.
Он, как обычно, взял с полки шесть пепельниц и поместил их на японский поднос со стеклянным дном, который он имел обыкновение использовать для подобного рода транспортировок; затем, сверившись с прикрепленным к двери указателем, отсортировал одну за другой порнографические открытки, по четыре штуки каждому. Правда, он и без указателя знал, что председатель питает особую слабость к циклическим группам с двойной связью — ведь по образованию он был химик. Самая первая открытка уже вызвала его восхищение: там был запечатлен настоящий акробатический подвиг. Не задерживаясь более, он понимающе тряхнул головой и быстро отобрал недостающие картинки.
Барон Урсус де Жанполен ехал в автомобиле туда, где должно было состояться заседание Совета.
Все они приехали одновременно, примерно без четверти десять. Их было трое, и привратник почтительно приветствовал каждого из них. В руках они держали легкие папки из свиной кожи с едва заметными следами потертости, на них были двубортные костюмы с оригинальными, хотя и одноцветными, жилетами подходящего к пиджакам оттенка и шляпы «болеро». Разговоры они вели очень серьезные, пересыпанные уверенными и четкими голосовыми модуляциями; беседа велась с высоко поднятыми подбородками и сопровождалась жестикуляцией правой, не занятой папкой, руки. Уже сейчас можно отметить, не делая, однако, никаких прогнозов на будущее, что папки у двоих из них были на молнии, причем молния проходила по трем сторонам папки, а последняя — четвертая, служила шарниром. У третьего же папка была с выдвижными ручками — сам факт ее существования был позором для ее владельца, и каждые три минуты он заверял своих собеседников в том, что не далее как сегодня вечером приобретет такую же папку, как у них; при этом условии последние продолжали обмениваться с ним уверенными и решительными голосовыми модуляциями.
Кроме барона Урсуса де Жанполена, направлявшегося к месту заседания Совета, туда должны были явиться еще два его члена.
Один из них, Аграфен Марион, вошел в здание в двадцать семь минут одиннадцатого. Войдя, он остановился, повернулся лицом к улице и стал при свете дня пристально всматриваться в носок своего правого ботинка — его только что поцарапал какой-то проходимец. На гладкой блестящей коже образовался шрам, и Аграфен ужаснулся, глядя на маленький отстающий от ботинка кожаный треугольник, отбрасывавший совсем не треугольную тень, ибо последняя воссоздавала лишь его внешний контур, не учитывая всего остального. Аграфен Марион вздрогнул, повел плечами, чтобы положить конец вибрации, вызванной образовавшейся у него между лопатками гусиной кожей, и снова устремился в глубь здания. По дороге он поздоровался с привратником, и первая нога его пересекла материальную часть порога зала заседаний за одну минуту до официального начала оного.
Барон Урсус де Жанполен следовал за ним на расстоянии трех метров.
Последний член продолжал опаздывать, и заседание началось без него. Итак, всего было пять человек, не считая привратника и опоздавшего, коих, однако, следовало бы все-таки учесть. Итого, было семь. А если округлить? К сожалению, ничего не получится, ибо из всех чисел меньше десяти только одно, и то с некоторой натяжкой, можно считать круглым — это ноль. А ноль — это вам не семь.
— Господа! Объявляю заседание открытым. Сразу же предоставляю слово докладчику: он гораздо лучше, чем я, расскажет вам о том, как развивались события с момента последнего заседания.
— Господа! Позволю себе напомнить, что наше Акционерное Общество, созданное по инициативе технического директора Амадиса Дюдю, призвано вести строительство железной дороги в Экзопотамии и осуществлять контроль над ее эксплуатацией.
— Я придерживаюсь иного мнения.
— Вы просто забыли!
— Ах да! Действительно. Я все перепутал…