Осенние

Джиллиан

Я засмеялась. Видеть блаженство на лице мужчины-осени — это зрелище, достойное богов!.. А Костя с таким предвкушением разглядывал сочные, лопнувшие от разлома дольки, истекающие соком, что я не выдержала:

— И мне! И мне!

Засмеялся и он — и передал мне мясистый ломтик тёмно-розовой спелости. Пришлось вытащить пачку салфеток: сок стекал по пальцам так энергично, что они быстро стали липкими.

На Костю я смотрела с удовольствием. Угадала. Мужчина-осень любит грейпфруты — ведь они тоже, как и осень, сочетают в себе горьковатую сочную сладость. А как он ел! Я иногда сама забывала про свой ломтик, наблюдая за ним! Ел вкусно, бережно и аккуратно: при виде вынутой пачки, не

спрашивая, он немедленно выдернул пару салфеток и придерживал их под дольками, словно не желал мусорить даже здесь, в сквере, даже такой мелочью, как капельками сока… Доедали второй грейпфрут — я прислонилась к его руке, обнявшей мои плечи. Он не старался меня к себе прижимать (понимала я), просто ему так удобнее было — сидеть ближе ко мне.

Говорили мало. Будто громадная кошка, он раз мурлыкнул, что это такой кайф — есть грейпфрут в здешней прохладе, среди запахов опавшей листвы. Потом сказал, что посмотрел в Инете, что такое автописьмо, и теперь понимает мой страх. Добавил, что мы больше говорить об этом не будем, если только я сама не захочу. Потом мы обсуждали его вчерашний портрет, и самодовольство, когда он вспоминал рисунок, так и витало вокруг него. Нас. Потому что от его самодовольства таяла и я. А потом замолчали…

— Алёна…

— Да?

Я обернулась к нему, ожидая вопроса, а он поцеловал меня, да ещё слизнул с уголка губ смазанную каплю грейпфрутового сока.

— Я побежал.

— Давай, — растерянно улыбнулась я. — Счастливо. Я ещё посижу и тоже пойду.

Он уходил, не оборачиваясь, по дорожке, и листья разлетались от его энергичного шага… Вспомнив, что нужно накрошить для голубей остатки булки, я взялась было за неё, но бросила взгляд на птиц — и невольно рассмеялась: оба голубя, вытянув кверху шеи, смотрели в сторону, где исчез Костя. Он их тоже заворожил!

Потом собирала бархатцы в большой пакет, который взяла для хлеба. Неудержимо улыбалась и думала, что сказать маме… Или — наврать? Типа, кто-то из наших машинисток принёс с дачи?… И заторопилась: не знаю, давно ли Костя нарвал цветы, но не завяли бы совсем… А мне ведь ещё забежать в два магазина. В канцтовары заглянуть надо — купить бумагу для принтера (придумала, как модернизировать домашнюю перепечатку), пару пачек альбомных листов и пачку цветных карандашей, потому что после этой короткой встречи страшно захотелось нарисовать Костю таким, каким придумала вчера. А потом ещё в продуктовый, за хлебом…

Больше всего времени заняло путешествие за бумагой и карандашами. Пока дошла до магазина, размышляла и вспоминала.

Вспомнить тоже было что.

Когда я только-только освоилась в конторе Порфирия и перестала слишком эмоционально реагировать на его хозяйские вопли, принесли однажды рукопись — полностью исписанную торопливым и плохо разборчивым почерком тетрадку. Фантастический роман. Автором оказался студент последнего курса филфака. Спокойный высокий парень. Очень симпатичный. Мы видели друг друга мельком в университете: разница-то в курсах — год. Когда он появился у Порфирия, сразу меня узнал. Творил он на занятиях, поэтому была тетрадка, чтобы преподы не докопались, что он не тем занимается на лекциях. Его будущая книжка мне понравилась: я иногда забывала печатать, потому что зачитывалась сюжетом. Но история осталась недописанной. Антону надоело придумывать дальше, да и курс последний — не до увлечений.

Зато появился новый интерес — ко мне.

Влюбиться я не успела. Так иногда мне кажется. Расстались мы сразу после Нового года. И не потому, что остыли друг к другу. На очередном свидании я была с красными от рёва глазами, и Антон спросил, в чём дело. Я не выдержала, рассказала об автописьме — мне так хотелось поговорить

о нём с человеком, который мне стал близок.

Чего я вообще не ожидала, так странной реакции человека, который, как мне казалось, хорошо меня понимает. Антон резко высказался, что я таким дурацким образом хочу привлечь к себе, необыкновенной, его внимание. Что я слишком высокого мнения о себе и своих якобы способностях. И что автописьмо — это предлог, чтобы говорить только о своей ах какой потрясающей личности.

Ошеломлённая, я поспешно сказала, что, если он захочет, мы будем говорить о том, что нравится ему. Антон сухо высказал, что ему некогда. Сессия зимняя началась. И он позвонит тогда, когда освободится. Я робко спросила:

— А как же зимние каникулы? Мы же собирались…

— Алёна. Мы взрослые люди. Давай говорить о конкретных вещах. Как только я закончу с экзаменами, мы поговорим о зимних каникулах.

— Хорошо, — послушно сказала я.

Ждала его звонка весь январь, до начала февраля. Привыкла, что он звонит первым. Да и побаивалась: позвоню сама — скажет, что ему не нравятся навязчивые девицы. Потом придумала гулять рядом с университетом — вроде как мимо проходила и нечаянно встретилась. Отпугнула та же мысль — сразу сообразит, что специально гуляю рядом. Но один раз сходила. У центрального входа увидела его в обнимку с девушкой. И ушла.

Горечи не было. Была некоторая пустота, но я считала — она появилась, потому что раньше дни полнились встречами с Антоном, а теперь добавилось свободное время.

И ещё… Может, я что-то придумываю, но мне кажется, Антон испугался. Он слишком практичный. А тут — какое-то автописьмо, не вписывающееся в его представление о мире… Я усмехнулась. И это — несмотря на склонность к фантастике.

А Костя не испугался. Странно. Он же как раз очень практичный человек. Но не поленился посмотреть в Интернете, что такое автописьмо и «с чем его едят». Или он не испугался, потому что старше и сам, что называется, лбом столкнулся с необычным, что и заставило его поверить в необычное?

А потом ехала домой и размышляла уже о другом, о чём Костя меня надолго заставил напрочь забыть, затмив всё собственной личностью. Но что меня снова начало волновать… Если это не Костя, то кто же заставил Порфирия уволить меня, едва не лишив меня вообще работы?

Михаил — скорее всего. Он мне показался очень эмоциональным. Наверное, он показал родителям портрет Кости — с моим жутким предсказанием. Вот и решили отомстить. Только такая месть — из области бразильских сериалов. Родители — это вариант первый. Второй вариант более достоверный — та белая девушка. Если она ходила в невестах Кости (сердце сжалось), то могла сообразить, что он теряет к ней интерес. Стоп… А Костя теряет? Может, для него, ветреного мужчины-осени, я — всего лишь увлекательная интрига, возможность прикоснуться к чудесному вне будничных дел? А белая девушка нечто постоянное, к кому он возвращается после приключений на стороне… Я опустила голову. Страшно даже думать о себе как о приключении на стороне. Но, как сказал Женя, — Костя из влиятельной семьи. Там думают по-другому. А я… Наверное, я и впрямь эгоистка, если все мысли повернула только на себя…

Мне всегда казалось, что в любви надо верить чувствам. Когда начинаешь со слишком трезвой головой разбираться в отношениях, всё выглядит как-то странно…

Поэтому я обрадовалась, когда троллейбус подошёл к моей остановке и можно было покончить с мыслями, кто я для Кости.

На полдороге домой меня остановили.

Мобильник. Хм. Не слишком ли часто в последнее время общаюсь с Женькой?

— Привет. Ты где?

— Иду домой.

— А конкретней?

— Осталось перейти дорогу и буду дома.