ОСЕННИЙ ЛИС
Шрифт:
Время замерло для узников. Им, погребенным заживо в каменном мешке, оставалось только разговаривать друг с другом. Раз в день заходил хромой и тощий тюремщик, приносил еду. Их день тянулся бесконечно, серый и унылый. Ночь приходила без сна, холодной стылой дремой. Ложились спать спиной к спине – так было теплее, и хоть не давали при этом покоя многочисленные блохи – ничего не поделаешь, приходилось терпеть.
Истосковавшийся по людям Миклош говорил много и охотно. Как выяснилось вскоре, сам он попал сюда за то, что осмелился
– Ну, а как не рубить? – вопрошал он. – На всю зиму хвороста разве напасешься? А зима-то нынче – вон она какая… Я и пошел. Дернул же черт этих собак рядом проехать – услышали топор. Четвертый месяц уж я тут, все жду – а вдруг да отпустят. Как там жена да дети – ничего не знаю… – Он вздохнул. – Ладно, хоть успеля им две поленницы сложить, прежде чем графские холуи меня подловили. Хотел уж третью, чтоб наверняка, да вишь – перестарался. Жадность погубила…
Странник молча все выслушивал, и лишь однажды вдруг спросил:
– А много ли народу в этих вот подвалах?
– В темнице-то? Да много кто сидит, – Миклош покачал головой и поежился. – Да и тем, считай, повезло – годков этак с пять тому назад ох и лютовал же он! Была у него такая забава – на кол людей сажать. Не счесть, сколько он народу перевел. Чтоб он сдох, проклятый дракул!
В первую же ночь странник попытался избавиться от оков, и неожиданно для себя понял, что непонятно как утратил свой дар. Он знал, что стоит лишь найти нужное Слово, и цепи слетят с него шелухой, но Слово не хотело приходить. И вообще – не было никаких слов. Он ходил по темнице туда-сюда вдоль лежака, насколько позволяла цепь, а чаще – сидел неподвижно, что-то вспоминая, но все было без толку. Что-то очень важное ушло вместе с именем и больше не вернулось. Он бросил свою Силу, и сам теперь был, как тот рифмач, что больше не может сложить и двух строчек.
– Жуга, – сказал он в темноту, прислушался к себе и тихо повторил: – Жуга…
Чужое слово замерло в холодном воздухе, не породив в душе ни отклика, ни эха.
«Все возвращается, – подумалось ему. – И помнится, я сам себе об этом говорил… Я снова выбираю имя. Там, на поляне я узнал вопрос. Но где теперь искать ответ? Чего мне надо от себя? И кто он – враг моего врага?»
– Я выберусь, – сказал он сам себе и сжал кулаки. – Клянусь, я выберусь отсюда! Хотя пока еще не знаю, как…
* * *
Прошло уж больше двух недель с того момента, как на графской охоте полонили рыжего пришлеца. Новый день начался для узников как обычно, но к полудню в коридоре вдруг послышались шаги, слишком громкие даже для тюремщика – то явно были сапоги, тяжелые, подбитые гвоздями. Лязгнул засов. Дверь отворилась, и в темницу, роняя с факела горящую смолу, шагнул Кришан – оруженосец графа Цепеша. Следом шел кузнец с молотком и зубилом в руках.
– Которого? Рыжего? – спросил он, оборотившись
– Его, – кивнул тот.
Травник поднял голову и исподлобья оглядел обоих, но спрашивать ничего не стал. Он похудел, осунулся с лица и выглядел теперь еще нескладнее, чем раньше. Шею и руки исполосовали расчесы, под глазами набрякли круги. Грязные волосы спутались в колтун. Кузнец нацелил на кольцо зубило, в три удара сбил заклепку, отошел. Кришан поднял упавшую цепь и намотал ее на кулак. Покосился на пленника.
– Ты вправду знахарь, или врал тогда? – спросил он.
– Если и знахарь, то что?
– Отвечай, когда я спрашиваю!
– Да. Знахарь.
Кришан передал свой факел кузнецу:
– Жди здесь, как обычно, – распорядился он. – Инструмент не убирай. А ты давай, шагай вперед. – Он подтолкнул рыжего в спину и сам двинулся следом.
По извитой и узкой лестнице поднявшись вверх, они выбрались на свет из подземелья и долго шли кривыми коридорами вдоль серых стен. Травник попытался запомнить дорогу, но по пути им встретилось столько дверей, а коридоры были так похожи друг на друга, что вскоре он вконец запутался и бросил это дело.
Наконец, оба добрались до массивной дубовой двери в одной из башен. Стены здесь были круглые, а в окошко виднелся далекий заснеженный лес. Кришан остановился.
– Граф вчера занемог после трапезы, – угрюмо буркнул он. – Вина перепил, или еще что. Слег и животом мается.
– Я думал, что у графа имеется собственный лекарь… – криво усмехнулся тот.
Оруженосец вскинулся и вдруг без разговоров ударил его кулаком в лицо – рыжая голова мотнулась, губы странника окрасились кровью. Кришан потянул к себе цепь.
– Для тебя граф – «Ваша Милость», или ты забыл уже? – прошипел он. – А забыл, так запомни снова, смерд! А лекарь был, да только болтал много. Пришлось язык ему отрезать… вместе с головой. – Он вынул из ножен узкий, как ивовый лист, стилет и поиграл червленым лезвием у того перед глазами. – И не вздумай выкинуть чего – уж я с тобой в момент расправлюсь. Ну, пошел!
За дверью было жарко. Горел камин. Кровать с огромным пологом занимала чуть ли не полкомнаты. Двое слуг растирали что-то в медной ступке. Пестик мягко позвякивал. Граф лежал, кутаясь в одеяло, с лицом желтым, как пергамент. Глаза его поблескивали злобно. Завидев Кришана, он кивнул и указал рукой:
– Подойди.
Подошли ближе. Граф перевел взгляд на травника.
– Ты вроде как хвалился, что лечить мастер? Ну, давай, лечи.
– Чего болит-то… Ваша Милость? – спросил тот.
Граф указал рукою: «Здесь.»
Затылком чуя холодок железа, рыжий шагнул к кровати и возложил ладони графу на живот. Надавил легонько, затем сильнее – граф поморщился, но не издал ни звука.
– Печень… – отступив, сказал травник, почувствовал, как острие ножа кольнуло кожу за ухом, и добавил запоздало: – Ваша Милость.