Осенний мост
Шрифт:
Хэйко приняла предложенную Старком руку и тяжело оперлась на нее; они принялись взбираться по тропинке обратно к дороге. Теперь холм казался намного более крутым, чем при спуске.
Лучше бы ты так не утомляла себя, — сказал Старк. — Доктор Уинслоу говорит, что женщинам в твоем положении следует проводить последние недели в постели.
Эта идея была настолько глупой, что Хэйко захотелось рассмеяться, но она сдержалась. Возможно, чужеземцы много знают о науке, — но они вопиюще мало знают о простейших фактах природы.
Четыре недели в постели отнимают силы, а не прибавляют их, а мне, когда подойдет время, потребуются силы.
Иногда ты говоришь скорее как самурай, чем как женщина, — сказал Старк, помогая Хэйко усесться в экипаж.
Хэйко улыбнулась ему.
Я считаю это комплиментом, Мэттью. Спасибо.
Я вовсе не полагал, что это комплимент.
Но все же он улыбнулся ей в ответ, прежде чем дернуть поводья и послать лошадь вперед.
Хэйко мысленно велела себе перестать думать о Старке и других американцах как о чужеземцах. Это их страна. Здесь чужеземка она. Но она пробудет здесь недолго. Взгляд ее смягчился. Она задремала. Задолго до того, как они вернулись в Сан-Франциско, Хэйко уснула, и ей снился замок «Воробьиная туча».
1308 год, замок «Воробьиная туча»
Госпоже Сидзукэ было шестнадцать лет, когда князь Хиронобу спас ее и привез в замок «Воробьиная туча» как свою жену. Сразу же после приезда она самостоятельно, ни разу не заплутав в запутанных коридорах, прошла во внутренний дворик, чем немало удивила князя Хиронобу. Все коридоры в замке нарочно были построены таким образом, чтобы сбивать чужаков с толку, мешать нападающим, которые могли бы во время осады преодолеть внешние укрепления.
Как ты узнала, как пройти сюда?
Но Сидзукэ, добравшись до дворика, застыла в растерянности.
Где они?
Кто — они?
Цветы, — отозвалась Сидзукэ.
Цветы? — Хиронобу рассмеялся. — Здесь не место для цветов. Здесь оплот воинов, наводящих страх. А вот и один из них. Го, познакомься с моей женой. Сидзукэ, это мой телохранитель, Го.
Го, рослый, мрачного вида мужчина ничего не сказал Сидзукэ и даже не поприветствовал ее. Вместо этого он обратился к Хиронобу.
Тебе не следовало этого делать, мой господин.
Ты чересчур серьезен. Это вопрос любви, а не войны или полититки. Перестань беспокоиться, — сказал ему Хиронобу и пояснил жене:- Он был мне нянькой и наставником воинских искусств, еще когда я был ребенком. Иногда мне кажется, будто он до сих пор считает, что ничего не изменилось.
Но Сидзукэ не интересовал Го. Она прошла в центр дворика.
Они должны быть здесь, вот на этом самом месте.
Что должно быть здесь? — удивился Хиронобу.
Цветы, — ответила Сидзукэ. — Розы «Американская красавица».
Какие-какие розы?
«Американская красавица».
Американская? Что такое — «американская»?
Сидзукэ нетерпеливо повела плечом.
А где князь Нарихира? Наверное, он посадил их не туда, куда нужно было.
Судя по выражению лица, Хиронобу уже был серьезно встревожен.
Кто такой князь Нарихира?
Хозяин этого замка, — сказала Сидзукэ.
Сидзукэ, хозяин этого замка — я, — напомнил ей Хиронобу.
Годы спустя, когда она вспоминала это происшествие, Сидзукэ даже немного забавляло, что тогда она совсем не понимала, насколько же ее знание отличается от знания всех прочих людей. Но тогда разочарование было слишком острым, просто нестерпимым. Ей так не терпелось увидеть эти великолепные цветы, красные, розовые, белые! По щекам ее покатились слезы.
Когда Хиронобу попытался утешить ее, Сидзукэ только и смогла вымолвить:
Я не стала бы их срезать! Мне только хотелось увидеть их! Розы «Американская красавица»…
ГЛАВА 3
Монгольский сундучок
— Ты веришь в то, что знание будущего и знание прошлого — это разные вещи.
Да, верю, — сказал князь.
На самом деле, они равны.
Чушь, — сказал князь. — Прошлое уже свершилось. Будущее еще не наступило. Как это может быть одним и тем же?
Если ты знаешь прошлое, ты можешь изменить его?
Конечно, нет, — сказал князь.
И чем тогда знание неотвратимого отличается от знания того, что уже произошло?
1867 год, дворец “Тихий журавль”
Ханако, заглянув в кабинет, увидела, что госпожи Эмилии за столом нету, и зашла, чтобы убрать. Эту работу стоило бы оставить на служанок, но в нынешнее время молодые женщины стали уже не так надежны, как прежде. Они слишком любопытны, им не хватает дисциплины, и они чересчур любят сплетничать. Всем было известно, что госпожа Эмилия трудится над переводом на английский “Судзумэ-но-кумо”, скрытой от непосвященных истории клана Окумити. Если какой-нибудь свиток остался развернутым, или даже свернутым, но не убранным, для какой-нибудь служанки искушение могло бы оказаться непреодолимым. Уже одно это было достаточной причиной, чтобы взяться за эту работу самой. Так сказала себе Ханако. Она знала, что столь незначительная работа не входит в круг ее обязанностей и вообще не вяжется с ее высоким статусом. В конце концов, она — жена главы телохранителей князя Гэндзи, господина Хидё, и ее саму величают госпожой. Но старые привычки изживаются с трудом. Она появилась на свет дочерью низкородных крестьян, в долине у монастыря Мусиндо, на протяжении шести сотен лет служившего князьям Акаоки аванпостом. Когда ей было девять лет, она лишилась родителей. Добрый старый настоятель монастыря, Дзенген, пожалел ее и пристроил на службу к князю Киёри, деду и предшественнику князя Гэндзи. Ей было двадцать два года, и у нее не было ни семьи, ни связей, ни приданного, и ей светила судьба старой девы, когда князь Гэндзи лично устроил ее брак с Хидё, самураем, которым она давно уже восхищалась издалека.
Ханако до сих пор поражал неожиданный поворот ее судьбы. Теперь, в двадцать девять лет, она была матерью благородного сына, женой самого доверенного сотоварища князя и лучшей подругой госпожи Эмилии, американки, которая в силу странного поворота судьбы стала членом клана, насколько это вообще мыслимо для чужеземца.
Ханако подколола пустой левый рукав кимоно, чтобы он ей не мешал. Она никогда не делала так, если рядом кто-то находился, поскольку, как ей казалось, это привлекало излишнее внимание к отсутствию у нее левой руки. Хотя со времен битвы у стен монастыря прошло всего шесть лет, люди уже говорили о ней с почтением, именуя ее “великим сражением у монастыря Мусиндо”. Ханако, Хидё, князь Гэндзи и госпожа Эмилия входили в число тех немногих, кто выжил, попав в засаду, устроенную шестью сотнями вражеских мушкетеров, и одержали победу, хотя это и казалось невозможным. Естественно, в рассказах их подвиг был возвеличен, и Ханако, вовсе сама того не желая, прославилась мужеством, поскольку утратила в том бою левую руку. И потому теперь ей казалось, что привлекать внимание к своему увечью — пусть даже ненамеренно, — это хвастовство.
Свитки лежали повсюду. Некоторые из них были развернуты, некоторые — нет. Эмилия, обычно такая аккуратная, оставила на своем рабочем месте непривычный беспорядок. Может быть, ее неожиданно куда-то позвали? Тогда Ханако очень правильно поступила, решив убрать здесь. Слишком много свитков развернуто. Только такой человек, как она сама, преисполненный решимости не глядеть на них, сможет приблизиться к свиткам и не прочитать ни единого иероглифа.
Чтобы отвлечься, Ханако попыталась вспомнить, как будет “Судзумэ-но-кумо” по-английски. Эмилия совсем недавно говорила ей об этом. Кажется, по-английски это звучит куда более странно, чем по-японски. Как же оно там…