Осенний мост
Шрифт:
Ее собственная кожа.
Ее рука коснулась кожи, сперва нерешительно, потом с возрастающим восторгом. То, чего касались ее руки, и сами касающиеся руки были одним и тем же. Ее кожа охватывала всю внешнюю поверхность ее тела, образуя нечто, о существовании чего она до сих пор и не подозревала.
Пределы ее существа. Границу между нею и всем прочим.
Это открытие несло с собою освобождение.
Она и вселенная не были одним и тем же.
Потом оказалось, что движется что-то еще, на этот раз вместе с ее грудью, заставляя ребра пугающе выдаваться вперед. К тому мгновению, когда она начала бояться, что это причинит ей серьезный вред, оно выскользнуло из нее, и грудь снова стала неподвижной. Она оглядела келью, но ничего не увидела. Неужто она избавилась от проклятия, заставляющего ее видеть сразу много всего, лишь затем, чтобы оно сменилось частичной слепотой? Но тут это нечто каким-то образом вернулось внутрь нее — она даже не заметила, как это произошло, — и снова заставило ее ребра выдвигаться вперед.
Аххх… — произнесла она, и обнаружила, что когда ее легкие сжимаются, из нее выходит воздух.
Она дышала.
Конечно же, она дышала все это время. Но никогда этого не замечала из-за буйствующей вокруг дикой мешанины. Несколько мгновений она сидела с закрытыми глазами и просто следила, как воздух входит в ее тело и выходит из него. Ее дыхание замедлилось, грудь стала двигаться меньше, а живот — больше, и она успокоилась. Входящий и выходящий воздух давал ей сокровенную связь со всем вокруг.
Значит, ее кожа не была абсолютной границей. Она существовала обособленно, но не всецело обособленно.
Поскрипывание дерева заставило ее открыть глаза. Она с ужасом увидела, как часть стены медленно вдвигается внутрь. Она оцепенела. Неужели она каким-то образом, сама того не сознавая, обрела ясность лишь для того, чтобы так скоро ее утратить? Неужели она снова соскальзывает ко множественности, одновременности и хаосу?
Через образовавшееся отверстие в стене прошли два существа. Они выглядели достаточно плотными, чтобы через них нельзя было смотреть. Такое иногда случалось, хотя и нечасто. Обычно существа, которые она видела, были куда более размытыми. Такие же попадались намного реже. Но в этом не было ничего утешительного. Плотные или расплывчатые, они снова нахлынут во множестве и затуманят ее новообретенную ясность.
Погоди! — сказало первое существо. Они остановились и уставились на нее.
Прямо не по себе, — сказало второе.
Сидзукэ прислушивалась к их разговору, не смея пошевельнуться. Она ожидала, что вот-вот новые голоса послышатся с разных сторон, и число их будет все увеличиваться, до тех пор, пока она в инстинктивном усилии отгородиться от них не начнет кричать. Но мгновения шли, а она слышала лишь голоса двух стоящих перед нею существ. Когда они медленно двинулись к ней, она заметила, что за ними по полу кельи движутся темные пятна. Эти существа отбрасывали тени. Как и она сама. Это были не галлюцинации, а настоящие люди, присутствующие в ее келье. Она не утратила своей ясности. На самом деле, она стала еще крепче.
Сидзукэ улыбнулась.
Оба существа попятились. То, которое было впереди, отступило так поспешно, что чуть не сбило заднее.
Зови настоятельницу! — сказало первое.
Сидзукэ удивилась: отчего они так испугались?
Уж не увидели ли они некие пугающие картины, которых больше не видела она?
Новообретенная ясность Сидзукэ длилась недолго. Через три дня она снова начала слышать бесплотные голоса, видеть то, чего здесь не было, переживать поток событий, не присутвующих в этом времени, наблюдать множество предметов и сущностей, занимающих одно и то же место и взаимопроникающих друг в друга. К концу недели она снова потерялась в хаосе.
Но со следующим лунным циклом ясность вернулась. Были ли эти новые периоды покоя такими же произвольными, как и безумие? Нет, что-то отличалось. Во второй раз, как и в первый, ее груди набухли и сделались чувствительными, а изнутри потекла кровь, что, как она знала, возвещало смену периодов ее тела. Именно эта кровь на время останавливала видения. Наверняка она — иного объяснения не было.
В последовавшей за этим тишине — которая, как она знала, завершится, как и первая, — она тщательно изучала каждое свое действие. Что из того, что она испытывает, порождает хаотичные мысли и образы? Что усиливает покой и унимает безумие?
Первый ответ: главным оказались чувства, в особенности — гнев, страх и жадность.
Второй ответ: надежнее всего действовало обычное дыхание, когда она просто дышала, осознавая его, но не стараясь контролировать.
Конечно же, в оба ответа входило еще и многое другое. За то краткое время, что она пребывала в своем втором цикле, она многое выяснила. Когда хаос вернулся, она продолжала дышать и во время него, и на этот раз даже среди безумия наступали моменты ясности. Это были всего лишь краткие мгновения, но они были, а раньше такого никогда не случалось.
Сидзукэ училась. До этой поры хаос контролировал ее. Если же она научится контролировать хаос, она будет свободна.
Луна описала еще один круг, и она снова уронила кровь. Она совершенствовала полученные навыки. С каждой новой луной ей становилось лучше. Когда кровотечение закончилось и снова начались видения, она продолжала дышать, не ярясь, не боясь, не испытывая желаний, и видения сделались не такими подавляющими и неодолимыми, как прежде. Она не могла полностью изгнать их. Но ей удавалось все дольше удерживать их на расстоянии.
Она начала думать, что вскоре сможет совсем избавиться от них.
И тут, посреди ее восьмого цикла, одно из ее видений, смутное и расплывчатое, словно дым, увидело ее и заговорило с нею.
1867 год, развалины монастыря Мусиндо
Кими прошла к заново отстроенной настоятельской хижине для медитаций и с гордостью отворила дверь перед госпожой Ханако и госпожой Эмилией.
Все точно так же, как было до взрыва, ведь правда? — спросила она.
Я никогда не бывала внутри этой хижины, — сказала Ханако. — Я вообще видела Мусиндо один-единственный раз, во время битвы.
Кими охнула. Это было нехорошо. С тех пор, как ей удалось спастись и вернуться их Йокогамы, она с Горо и оставшимися с нею женщинами самозабвенно занималась восстановлением монастыря. Конечно, работа Будды заключает награду в себе самой. Но все-таки было бы приятно, если бы кто-то похвалил их старания.
Две госпожи быстро переговорили между собою на чужеземном языке. Затем Ханако повернулась к Кими и спросила: