Осенний мост
Шрифт:
Господин Таро!
Его люди обнаружили Ханако. Они окружили ее, и она теперь постоянно перемещалась в этом кругу, стараясь уследить за противниками. Эмилии не было видно. Должно быть, она лежит в траве у ног Ханако.
Таро опустил меч и двинулся к ним.
Госпожа Ханако, — сказал он, — мы не желаем вам вреда. Пожалуйста, отойдите с дороги.
Предатель!
Когда она прыгнула на Таро, один из его самураев кинулся на нее сзади, пытаясь ее схватить. Конечно же, этого она и хотела. Ханако ловко развернулась и полоснула противника. Самурай рухнул наземь; из рассеченной сонной артерии ударила кровь. Ханако же мгновенно атаковала самурая, оказавшегося теперь ближе всех к ней, вынуждая его отступить.
Таро кинулся к ней, но тут из травы встал этот здоровяк-идиот, и, стоя почти лицом к лицу с Таро, изо всех сил запустил ему камнем в лоб. Таро услышал звук, напоминающий треск ломающейся кости. Тело его занемело. Хватаясь за ускользающее сознание, почти ничего не видя из-за крови, льющейся из свежей раны, Таро рефлекторно отступил назад, заметив солнечный блик на несущемся к нему клинке. Он ударил кого-то, сам не зная, кого, и, пошатываясь, отступил, стирая кровь с глаз. Таро думал, что дрожь земли под ногами вызвана очередным падением камня, но тут один из его людей воскликнул:
Господин Саэмон!
И действительно, это был Саэмон, а с ним — отряд самураев, и они галопом мчались к месту схватки. Это могло означать лишь одно: их план достиг цели. Где-то на дороге из Эдо Саэмон подстерег Гэндзи и убил его.
Таро пожертвовал личной верностью ради принципов. Чтобы сохранить путь самурая, он предал человека, которым восхищался и которого уважал более всех на свете, и вступил в заговор с человеком, которого презирал. Таро невольно ощутил, что достиг вершины нелепости. Пожертвовать реальными, чтимыми, освященными историей взаимоотношениями ради абстрактного принципа — не есть ли это суть пути чужеземцев, для которых идеи значат гораздо больше, чем конкретные люди и традиции? Их образ мыслей отравляет всех, даже тех, кто упорнее всего противостоит им. Не означает ли это, что они уже завоевали Японию? За мыслями неизбежно следуют действия. Возможно, Гэндзи и вправду это предвидел.
Тут совсем рядом с Таро раздался женский крик. Здоровяк-идиот куда-то исчез. На его месте теперь стояла Эмилия, зажав руками рот, с круглыми от ужаса глазами.
Таро отступил на несколько шагов. Саэмон приехал. Пусть он и довершит грязную работу.
Гэндзи и Саэмон ехали во главе колонны, сразу следом за ними — Хидё. Разобрать, что там говорит женщина с кривой шеей, оказалось очень непросто. Она задыхалась от бега, присутствие князей устрашало ее, увечье сделало голос сдавленным, и с губ ее срывались отдельные, бессвязные слова.
Господин!.. Госпожа Ханако!.. Опасность, страшная опастность!.. Измена!.. Пожалуйста!.. Скорее!..
Они ринулись к Мусиндо; Хиде по-прежнему не спускал глаз с Саэмона. Эта женщина наверняка была орудием Саэмона, и ее задачей было отвлечь внимание от самого князя. Ханако и Эмилия под охраной Таро, лучшего друга и самого надежного товарища Хидё. С этой стороны измена прийти не может. Это было настолько невероятно, что Хидё окончательно уверился: опасность, как он и подозревал, исходит от Саэмона. И какую бы измену он ни замыслил, все должно состояться вот-вот. То, что у Саэмона было с собой так мало людей, указывало лишь на то, что куда большее их число где-то прячется. Отец Саэмона, князь Каваками, устроил Гэндзи засаду у Мусиндо и проиграл. Каким удовольствием для сына было бы отомстить за отца на месте его гибели! Гэндзи отмахнулся от просьбы Хидё поостеречься и помчался вперед. Если Хидё не мог защитить своего господина, он мог, по крайней мере, умереть вместе с ним, но перед этим позаботиться, чтобы коварный Саэмон не пережил их и не порадовался своему предательству.
Но все эти мысли мгновенно выскочили у Хидё из головы, когда он вылетел из рощи на поляну у монастыря. А дальше все развивалось стремительно. Хидё увидел, как несколько самураев окружили Ханако, как она зарубила одного, как другой ударил ее, как в воздух взлетели брызги крови, и как она упала.
Ханако!
Пока Хидё отвлекся, Саэмон выхватил из-под куртки спрятанный там револьвер. Хидё заметил это краем глаза, но было поздно: Саэмон прицелился и выстрелил. Хидё развернулся, собираясь наброситься на Саэмона, но притормозил, обнаружив, что Гэндзи невредим. Саэмон выстрелил в самурая, который только что ударил Ханако и теперь собирался напасть на Эмилию.
Этим самураем был Таро.
Эмилия сидела в траве, прижимая Ханако к себе. Одежды обоих женщин промокли от крови Ханако. Глаза Ханако были распахнуты, но взгляд их был незряч, и они уже начали утрачивать блеск, отличающий живых от мертвых. Эмилия была настолько ошеломлена внезапностью кончины Ханако, что не могла ее осознать — слишком ошеломлена, чтобы понять, что ее единственная подруга умерла, а она даже не попрощалась с ней. Рядом раздался пронзительный, восторженный вопль этой девочки, Кими.
Князь Гэндзи приехал! Я знала, что он приедет! Я же сказала предателям, что он приедет, ведь правда?
Кими, — сказал Горо. — Кими, Кими, Кими…
Мчавшиеся галопом лошади остановились почти вплотную к ней, и с них принялись спрыгивать мужчины. Эмилия даже не взглянула на них. Она отчаянно искала слова молитвы и нашла их. «Всякий, кто верует в Него, не умрет, но обретет жизнь вечную». Это была не совсем подходящая молитва, потому что Ханако в Него не верила — она всю свою жизнь верила в Будду Амида, средоточие беспредельного сострадательного света, и верила не в Царствие небесное, обещанное нашим Господом и Спасителем, но в Сухавати, Чистую землю, отведенную для последователей Амиды. Не будь это богохульством, Эмилия пожелала бы, чтобы стало по вере Ханако, а не по ее собственной, ибо это означало, что Ханако будет жить в раю — а кто более нее был этого достоин? Эмилия никогда в жизни не встречала другого человека, который бы так полно воплощал в себе доброту, милосердие и наивысшие христианские добродетели.
Гэндзи прибыл. Эмилия поняла это по тому, что Кими и Горо рухнули на колени и прижались лицом к земле. Она почувствовала, как он легонько коснулся ее плеча.
Эмилия, — позвал он.
За годы, прожитые в Японии, ее ощущение времени изменилось — постепенно, по шажочку, но настолько сильно, что теперь не имело почти ничего общего с прежним. Эмилия больше не мыслила категориями дней, недель, месяцев, лет, но лишь мгновениями, рассыпанными словно бы в случайном порядке по календарю прошлого и собранными воедино в ее памяти, чтобы дать откровения, которые, в противном случае, прошли бы незамеченными. И эти отдельные моменты, собранные, словно редкие и драгоценные зерна, образовали знание о тех, кто стал самыми близкими для нее — Хэйко, Ханако и Гэндзи. Были ли их взаимоотношения реальными, или все это — всего лишь вымысел? Хэйко она в последний раз видела шесть лет назад. Ханако умерла. А Гэндзи… действительно ли он испытывал те чувства, о которых, наполовину страшась, наполовину надеясь, предполагала Эмилия?
Эмилия, — снова позвал Гэндзи.
Его ладонь легла ей на плечо, и Эмилия наконец-то смогла заплакать.
Гэндзи кивнул Хидё.
Хидё забрал тело Ханако у Эмилии, стараясь это сделать как можно мягче. Должно быть, у него получилось, потому что Эмилия, кажется, ничего не заметила. Из глаз ее катились слезы, грудь поднималась и опускалась, но с губ не срывалось ни единого звука. Хидё глубоко сострадал Эмилии. Ханако была ее единственной подругой. Теперь она осталась совершенно одна. Себе же Хидё запретил что-либо чувствовать. Он не думал о своем сыне, в столь юном возрасте лишившемся матери. Он не думал о себе, лишившемся единственного человека, перед котором мог не стыдиться и не прятать ни слабости, ни слез, единственного, на которого мог положиться в любом несчастье, той единственной женщины, рядом с которой рассчитывал прожить до конца своих дней. Он забрал тело Ханако у Эмилии и поклонился Гэндзи.