Осенний призрак
Шрифт:
— А потом он уехал в Лунд, но я его не забыла. Я следила за ним на протяжении многих лет, даже когда вышла замуж за того, кого навязал мне отец. Я помнила о Йерри всегда, хотела встретиться с ним, но так и не решилась. Я увлеклась живописью, старалась забыться в работе. Зачем, зачем он вернулся сюда? Зачем ему понадобился этот замок? Этого я никогда не пойму. Если он захотел возобновить нашу связь, почему не позвонил мне? Ведь это так просто.
«Ты могла бы позвонить ему сама», — думает Малин.
— Я должна была позвонить ему сама, — продолжает Катарина, словно читая ее мысли. — Или
«Ты всегда его любила, — думает Малин, — совсем как я — Янне. Сможем ли мы когда-нибудь с этим разобраться?»
— Йерри когда-нибудь встречался с вашим отцом? — спрашивает Малин.
Катарина Фогельшё не отвечает. Она отворачивается от окна и выходит из комнаты в ванную. Там она долго смотрится в зеркало, но не видит своего отражения. Катарине кажется, будто кто-то держит у нее перед глазами черно-белые фотографии. На них она узнает заброшенное здание насосной станции и двоих молодых людей, уходящих в глубь островка посреди Стонгона.
Таких снимков никогда не было.
И еще она видит поленья в камине и слышит его голос. Тот самый, который хотела слышать всю жизнь.
«Ты помнишь, какой красивой была той осенью, Катарина? Мы осторожно пробирались вдоль Стонгона, стараясь, чтобы нас не заметили, а потом лежали рядом в здании насосной станции. Мы топили старый камин, и нам было тепло. Мы с тобой играли в лето, я гладил тебе спину и делал вид, что смазываю ее кремом для загара».
Новые снимки.
Падает снег. Она сидит у окна в Скугсо и видит человека, направляющегося к запертым воротам замка со стороны леса.
«Ты захотела, чтобы я встретился с твоими родителями, — продолжает голос. — Я приехал, как мы с тобой и договорились, после обеда 31 декабря. Сначала добирался автобусом, а потом шел через лес мимо поля. Я увидел окруженный рвом замок на невысоком холме, у его подножия теснились деревья, словно отодвинутые невидимой могучей рукой.
Я прошел по мосту, перекинутому через ров, и заметил странное зеленое свечение в черной воде.
Твой отец открыл ворота. Он посмотрел на меня и сразу понял, зачем я пришел. Ты тоже меня увидела и поспешила ко мне навстречу. И тогда твой отец закричал, что никогда, никогда этот тип не переступит порога его дома. Он ударил меня, и я побежал вниз по склону замкового холма.
Он гнал меня по мосту через ров и бил зонтиком. А ты кричала, что любишь меня. Я все бежал и бежал, я думал, что и ты побежишь следом. Но когда оглянулся у самой поляны, я не увидел тебя. Замковый холм был пуст, но ворота не заперты. Там стояла твоя мать, Беттина, мне показалось, что она улыбается».
Перед глазами Катарины возникают новые снимки.
Она видит себя у дверей замка. Вот она взбегает по лестнице и бросается на постель. Вот она стоит рядом с отцом. Вот поправляет у зеркала макияж.
«Замолчи! — хочется закричать ей. — Замолчи!»
Но она не может вымолвить ни слова, а голос продолжает.
«Я
Я хотел почувствовать себя хозяином положения, поэтому и сел за руль, остальное не имело для меня никакого значения. А потом, в поле, на снегу, залитом кровью, я умолял Юнаса Карлссона сказать, что за рулем сидел он, и пообещал ему за это весь мир.
И знаешь, он сделал все так, как я просил. И я понял, что смогу получить в этой жизни все, что пожелаю, если буду достаточно беспринципен и беспощаден. И тогда наконец замолчат газонокосилки, преследующие меня во сне.
И только ты одна оставалась теперь для меня недоступной, Катарина. Как и я для тебя. В ту новогоднюю ночь я умер и заново родился».
Катарина видит снимок разбитого автомобиля. Вот похороны, девушка в инвалидном кресле. Потом перед ней возникает фотография какого-то человека на офисном стуле, сидящего к ней спиной. Снимок за снимком — перед ее глазами проходит чья-то жизнь.
«И когда я купил Скугсо, — продолжает голос, — я хотел вдохнуть жизнь в то, что давно уже умерло. Но это было более безнадежное предприятие, чем поиски философского камня.
Я стоял в воротах, к которым не решался приблизиться столько лет. Я бродил по комнатам, раздевшись по пояс, я кожей чувствовал холод этих каменных стен».
Снимки исчезают. Перед Катариной зеркало, она видит свои глаза, на которые наворачиваются слезы.
59
Линчёпинг, март и далее
Йерри прислоняется к стене в комнате, освещенной люстрой на сто три свечи. Он чувствует кожей шероховатый и острый камень, поворачиваясь к нему то спиной, то грудью. Эта стена похожа на поверхность далекой враждебной планеты. Прямо перед ним висит картина, изображающая женщину и мужчину с кремом для загара в руке.
Йерри ходит из комнаты в комнату, их здесь бесконечное множество. И еще в замке много телефонов. Йерри садится у стены и, глядя на украшающее ее живописное полотно, повторяет про себя номер Катарины, как мантру. Она так и не позвонила ему — должно быть, злилась за то, что он купил Скугсо. Но и Йерри не стал возобновлять старые отношения. Вместо этого он всерьез занялся своим новым приобретением: для работ в замке нанял мастеров самых разных специальностей, пересмотрел контракты с крестьянами-арендаторами. Он ездит в Линчёпинг к проституткам, которых отыскивает в Интернете; нередко это женщины средних лет, готовые сами платить деньги за удовлетворение своих невероятно высоких сексуальных запросов.