Осенняя коллекция детектива
Шрифт:
Она поползла, уткнулась во что-то лбом, повернула и поползла в другую сторону. Рук и ног она совсем не чувствовала, но знала, что они у нее есть.
Теперь, уткнувшись лбом, она почувствовала, что стена ходит ходуном. А вдруг это дверь, подумала Лия. Она встала на колени, нащупала ручку, потянула из последних сил и головой вперед вывалилась в пургу.
Ветер, ледяной и веселый, охватил ее, закружил и понес, понес – все-таки она летит и никак не может долететь до смерти! Жаль, что пурга, она так и не увидит, как выглядит эта земля сверху – безграничные пространства
Ветер все нес и нес ее, и она зажмурилась от счастья – стало хорошо, спокойно и совсем не больно, и она вдруг радостно удивилась, что умирать на самом деле совсем не страшно, а даже приятно! Страшно ждать смерти, но зато она приходит лучшим другом, избавлением, спасением.
…А щенок? Она искала щенка. Она может его оставить, только если он тоже умер – тогда не страшно. А если жив, одного Лиля не может его бросить.
Ветер на секунду ослаб, как будто вздохнул, чтобы дунуть с новой силой, и Лиля подалась назад, туда, откуда только что выползла, наткнулась на стену, зашарила по ней, понимая, что, как только ветер наберется сил, она потеряет и стену, и землянку, которая прикрывала ее от ветра, и щенка, которого она должна спасти или удостовериться, что он умер!
Ветер дунул посильнее. Лиля нащупала щель, сунула в нее пальцы, которые ничего не чувствовали, и потянула. Ветер, развеселившись, мешал ей как мог. Она сунула другую руку и потянула изо всех сил! Какое-то время она и ветер боролись, а потом Лиля победила. Открылся лаз, она заползла в него, оставив ветер снаружи. Но он не желал сдаваться! Он рвал хлипкое заграждение, отделившее Лилю от него, она навалилась всем телом на дверь, не пуская, потом села и прижалась спиной.
Странное дело, она вдруг стала видеть в темноте.
Лиля ничего не понимала – где она и что с ней, и ее не особенно это интересовало. Она точно знала, что за спиной у нее беснуется ветер, который только что предлагал ей свою помощь – она могла бы раствориться в нем, без боли и без страха, – а она отказалась.
– Подожди, – сказала она ветру. – Подожди, я сейчас. Я только посмотрю, где щенок.
Что это? Кажется, стол. Или топчан?.. Рядом ледяное, угловатое, может, чугунное. Ладони ничего не чувствовали. Лиля подползла – дверь, которую она подпирала спиной, сразу же распахнулась, впустив пургу, и Лиля подалась назад, прижала дверь. Ей было так холодно, что никакого холода она уже не чувство- вала.
Что-то брякнуло странным, привычным, почти домашним звуком, которого не могло быть в этой реальности, где Лиле предстояло дожить до смерти. Так брякали спички, когда Лев Мусаилович ставил на огонь маленький желтый чайничек с синим цветком на боку. Этот чайник ему подарила Лилина мама, и он его очень любил и берег.
Лиля нашарила коробок, свалившийся ей в колени с ледяного чугунного сооружения, вытащила спичку и чиркнула. Огонь, показавшийся ей ослепительным,
Она сидит на полу спиной к двери. Слева от нее чугунная печка. Справа нары, на которых навалено какое-то барахло. Стол, на столе…
Огонь погас. Упала темнота. Ваше время истекло.
Лиля выхватила еще одну спичку и…
Стоп. Так не пойдет. Спички жечь нельзя. Пальцы ничего не чувствуют, и на ощупь она даже не может определить, сколько их там. Прижимая коробок к груди, она свободной рукой ощупала ледяной чугун, нашла дверцу и потянула ее. Внутри были сложены дрова. Лиля сунула коробок за пазуху, подтащила к двери какой-то чурбак, валявшийся под нарами, и подперла ее, оставив ветер снаружи.
Теперь самое главное – не спешить. Не паниковать.
Очень осторожно, как сапер на задании, она вытащила теплый коробок, вынула спичку и сосредоточенно и аккуратно чирк- нула.
Огонь и тепло! Никто не знает, как может быть тепло и светло от одной спички.
Она сунула тепло и свет в чугунный зев – осветились закопченные внутренности и сложенные шалашиком желтые ветки. Живой огонек, болтавшийся на скрюченной черной спичке, мигнул прощально. Лиля подсунула его под ветки.
Она никогда не разжигала печку. Она понятия не имела, как это делать. Кирилл, когда жарил шашлыки на даче, поливал специальные угли специальной жидкостью – и хоп!.. Они вспыхивали ненатуральным синим пламенем.
Огонек под веткам едва трепыхался, все еще живой.
– Огонь, – попросила Лиля, неотрывно глядя, как он трепыхается, – разгорись, пожалуйста!
Огонек мигнул, умирая. Лиля закрыла глаза.
Тогда лучше ветер. Пусть ветер унесет ее – это совсем не страшно и даже весело. Страшно ждать. А когда дождалась, когда за тобой пришли, все уже хорошо. Все позади.
Она открыла глаза. Желтый живой огонь резво перескакивал с ветки на ветку, приплясывал и разрастался, как самый удивительный, самый прекрасный из цветов.
Лиля завороженно на него смотрела, так долго, что слезы полились из глаз, и она отерла их рукой. Слезы были горячими, и деревянные пальцы почувствовали это.
Лиля сунула спички за пазуху. И посмотрела по сторонам.
Возле печки были сложены дрова, много, до потолка. Отдельно лежали ветки, похожие на еловые, тоже довольно много, целая вязанка. На чугунном боку печки пристроен алюминиевый чайник, черный, помятый, жирный от копоти. На грубо сколоченном столе шириной в две доски стояли кружка, бутылка и консервные банки, одна на другой, валялись какие-то журналы.
Из печкиного нутра задышало жаром, и Лиля сунулась к этому жару, так что, кажется, опалило волосы или брови.
И началось мучение. Тепло входило в застывшее тело, и больно стало так, как будто все до одной молекулы, из которых оно вроде бы состоит, превратились в сплошной нарыв и готовы были вот-вот лопнуть. Пальцы на руках моментально разбухли, и казалось, что под ногти загоняют иголки, медленно и долго.
Ей стало так больно, что она заплакала, и тут опять услышала щенка. Того самого, ради которого вернулась.