Осенняя коллекция детектива
Шрифт:
Он вышел в соседнюю комнату и стал одеваться.
Жива.
Нутэвэкэт из Инчоуна нашел ее и пришел на радиостанцию, чтобы сказать об этом Олегу.
Где он ее нашел?! В тундре?! Как она могла оказаться в тундре?! Почему не привез ее с собой, если знает, где она?!
Олег натянул нижнюю рубаху из пыжика, мехом внутрь, потом рывком стащил ее через голову. Рубаху он прибережет для Лили. В кухлянке бабушки Туар и обыкновенном свитере он не замерзнет, особенно если идти недалеко, а Нутэвэкэт утверждает, что близко.
Впрочем, по чукотским
…Не может она оказаться за триста километров! Или может?
Олег набил рюкзак вещами, плохо соображая, что делает. Что еще понадобится? Лекарства? Спиртное? Бинты?
Он достал узкий термос, вылил в него остатки чая, навалил сахару, завернул крышку и поболтал.
Когда он вышел из кухни, одетый и с рюкзаком, Нутэвэкэт был уже на ногах. Кружка и прекрасная английская серебряная сахарница стояли на шкуре.
– За упряжкой умеешь бежать?
– Умею.
– На обратном пути придется. Собаки троих не потянут.
– Как ты ее нашел?
– Радио слушал, – ответил Нутэвэкэт, пожалуй, весело. – Ты же по радио сказал, что женщина пропала! А я в тундре утром следы видел.
– Какие следы?
– Вездехода. Их метель замела маленько, только я все равно след вижу. За сопкой землянка есть, на берегу. Там летом живут городские браконьеры, икру в бочках солят. Стланик примят, ветки отогнуты. Женщина там.
– Откуда ты знаешь, что она жива?
Нутэвэкэт удивился:
– Слышал, однако! Двигается. И печка топится.
Вся упряжка эмоций Олега Преображенцева потянула так, что чуть не сорвалась с привязи.
Лиля в землянке топит печку?! Этого не может быть. Человек из тундры все перепутал. Возможно, там действительно засели какие-то браконьеры, отшельники или черные старатели, моющие на Чукотке золото, но только не Лиля Молчанова!
Нутэвэкэт счел нужным объяснить:
– Сам к ней не пошел. Напугаю еще больше! Она, однако, не по своей воле в тундру пошла. Тебя не испугается, ты для нее свой.
– Откуда ты знаешь, что не по своей воле?
Его собеседник посмотрел на него, кажется, с сожалением. Я думал, что ты умнее, вот как Олег понял его выражение лица. Я думал, ты не до конца тангитанин. А ты такой бестолковый.
– Я видел следы. Я слышал звуки, – повторил он терпеливо, как маленькому. – Вездеход проехал. Вездеходу, однако, в это время года там делать нечего! Потом человек прошел. Другого человека тащил. Потом вездеход ушел. На нем один человек ушел, а другой остался! Ты по радио сказал – женщина из города пропала. Я радио очень уважаю. В тундре все уважают. Я подошел к землянке, послушал. Там женщина. Печку топит. А раз печку топит, сразу не замерзнет. Кровью не пахнет, значит, не ранена. Однако, идти надо. Ночью дуть сильно будет, а завтра пурга уйдет.
Олег кивнул.
Собаки лежали во дворе, свернувшись, похожие на снежные холмики. Завидев хозяина, стали подниматься и отряхиваться.
– Хорошая упряжка, – похвалил Олег.
Этого требовала вежливость.
– Жаловаться нельзя, – согласился хозяин.
В два приема он снял с нарты свой груз, чтобы Олегу было куда сесть, пристроил его под навес с той стороны, где меньше дуло – Олег помогал, – крикнул собакам, вожак стал поворачивать упряжку. Держась за «баран», круглую скобку, Нутэвэкэт разогнал упряжку вдоль улицы и пристроился на нарту. Олег, бежавший с другой стороны, неловко плюхнулся – все же давно не ездил. Собаки набрали скорость и затрусили вдоль лимана, обходя город.
Ветер свистел, метель мела, и казалось, что она не кончится никогда и весь мир состоит только из снега, холода, тьмы и равномерного бега собачьей упряжки…
Была еще одна свечка, но Лиля не решилась ее зажечь. Нужно беречь свечи и дрова. Нужно беречь силы. После первой волны тепла, от которого дергающей, воспаленной болью зашлись все внутренности, после водки и глотка кипятка, получившегося из целого чайника снега, Лиля снова стала замерзать.
Как-то по-другому, медленно и всерьез. Холод постепенно пробирался в нее подло, изнутри.
Она топала ногами, совала ледяные руки сначала в карманы телогрейки, потом в колени, потом под мышки, и везде было холодно, холодно!.. Она жалась к печке боками и спиной, и печка старалась, помогала ей, прогоняла холод! Но стоило только повернуться другим боком или сделать шаг к поленнице, как стужа опять одолевала, наваливалась, очень тяжелая. Она никогда не знала, что стужа такая тяжелая. Она весит много тонн, ее невозможно скинуть с себя, она везде, со всех сторон.
Приемничек «Пионер» работал тихо-тихо – «В эфире радио «Пурга» и Алена Долинская», – чтобы батарейки сразу не сели. О том, что будет, когда батарейки сядут, а она все еще не умрет, Лиля не думала.
Запретила себе.
Зато она представляла, как все сейчас там, на радиостанции, – разрешала себе, – и получалось легко, любовно, как в хорошем сне.
Олег ушел из эфира, почему-то даже не попрощавшись, а она ждала, и на его место заступила Алена, которая тоже начала с того, что пропала Лиля Молчанова, ее ищут, но пока не нашли.
Они же не знают, что она здесь, она слышит их и знает, что они беспокоятся о ней!..
Лиля представляла себе лицо Ромки Литвиненко, матроса-обманщика, и редактора Настю, которая непременно разбавляет свой кофе холодной водой из кулера – зачем? И вахтера Богданыча за очередным детективом или кроссвордом.
Она представляла себе студию с первоклассной шумоизоляцей и ультрасовременным пультом – куда там радио «Рок» в Кёльне, – и портреты диджеев с Аляски, и необыкновенные фотографии, сделанные неизвестным ей Аркадием Сухониным, знаменитым фотографом, и надпись «Микрофон включен», и сами микрофоны на изломанных журавлиных ножках. Весь мир сосредоточен вокруг микрофонов, когда ты в эфире. И время, и пространство!.. И голоса, которые знает вся Чукотка, их слушают в стойбищах и кочевьях, и они сейчас поддерживают Лилю, не дают ей совсем уж пропасть.