Осенняя красавица
Шрифт:
— Что? Нет, не надо! — я цепляюсь за его шею, как если бы это поможет решить все проблемы. — И шаталась я тут, потому что искала тебя!
Он рычит.
— Зачем?
— Потому что ты не приходил, чтобы увидеться со мной, — говорю я тихо. — Если это наша последняя ночь вместе, неужели мы будем тратить ее вдали друг от друга?
Руари замирает.
— Ты же сама просила оставить тебя одну.
— Вчера ночью я испугалась. Мое доверие к тебе пошатнулось, и я не могла рассчитывать, что ты не сорвешь мою повязку. А для меня крайне важно, чтобы она оставалась
— До завтрашнего утра, — повторяет он медленно. — А утром…
— Знаю, — говорю я тихо. Утром я могу стать очередной из обреченных роз. — Но если это моя последняя ночь, я хотела бы провести ее с тобой. Только… Я не смогу, если ты снова попытаешься снять мою повязку для глаз. Ты можешь мне пообещать, что не попытаешься это сделать?
— Для тебя это так много значит?
Хотела бы я рассказать ему, как много это значит.
— Так и есть. Она должна остаться, — я протягиваю руку и, нащупав его лицо, обхватываю его щеку ладонью. — Тем не менее, это не значит, что на мне должно оставаться все остальное.
Веду я себя чересчур дерзко, но что я, в конце концов, сейчас теряю?
Он издает стон и прижимается лицом к моему плечу, сжимая меня в своих объятиях.
— Как бы мне хотелось поцеловать тебя, Уиллоу.
— Ты не можешь? — я поднимаю руку и пытаюсь прикоснуться к его губам, но он мою руку отталкивает.
— Не надо, — он сжимает мои пальцы в своих. — Это самая ужасная часть проклятия. Н… Не хочу, чтобы ты это знала.
Он имеет в виду, узнала с помощью моих рук. О! Я киваю головой, понимая, каково это чувствовать себя неловко и уязвимо перед кем-то другим.
— Я не дотронусь до твоего рта, а ты не притронешься к моей маске. Еще какие-нибудь запретные зоны?
— Нет, — его голос звучит скрипуче, и это меня приводит в восторг, что его дыхание ускоряется, как и мое.
— Ну, тогда… мы можем провести сегодняшнюю ночь вместе? — я беру его руку и тяну ее к своей груди. — Думаю, я буду рада компании.
В ответ он снова поднимает меня на руки. Руари идет быстрым шагом, щелкая когтями о каменные полы.
— Куда ты меня тащишь? — спрашиваю я, лаская его руку. Мне хочется обласкать все его тело, исследовать его, настолько сильно, что просто умру, если не сделаю этого. Надеюсь, он не откажет мне.
— В мою постель, — выдает он рыком. — Ты не покинешь ее, пока я не закончу с тобой.
Господи, мне нравится эта идея! Мне очень нравится эта идея! Я тихонько лежу в его руках, пока он несет меня сквозь замок, и не похоже, чтобы мы шли далеко, прежде чем он открывает дверь и проходит в нее. Мне интересно, как выглядит его комната, и когда он мягко опускает меня на край постели, я протягиваю руку и ощупываю постель, чтобы исследовать ее. Любопытно отметить, что одеяла в полном беспорядке, а постель очень напоминает ту, которую я только что покинула.
— Это… это что, моя постель? Ты принес меня обратно в мою комнату?
Мне в голову приходит ужасная мысль. «Он что, просто взял и передумал? Так быстро?»
— Не в твою постель, — заявляет Руари хриплым голосом. — Ты всегда была в моей.
Я краснею при мысли об этом.
— Правда? Ты… ты всех женщин, которые сюда заявляются, тащишь в свою комнату?
Вдруг я осознаю, что желаю знать, влюблялся ли он в кого-нибудь из них. Скорбит ли он все еще об этой потере?
— Ты первая, кто оказалась в моей постели. На самом деле, ты первая, кто когда-либо прикасался ко мне, — он поглаживает мою щеку, и я машинально наклоняюсь к ласкающей руке. — Ты первая во многом, очень многом.
«И последняя», — я надеюсь.
— Это делает меня счастливой.
— А я? Я делаю тебя счастливой?
Я протягиваю руку и провожу вниз по его груди. Она ощущается широкой и мускулистой, с едва заметным пушком грудных волос, которые вьются у меня под пальцами. В ней ни в малейшей степени нет ничего звероподобного. Нет, насколько я могу судить.
— Делал…, пока ты не оставил меня одну на весь день. Понимаешь, без тебя здесь очень тихо и одиноко.
— Здесь всегда очень тихо и одиноко, — говорит он печальным голосом. — А дни, когда кто-то приходит, самые худшие.
— Потому что знаешь, что они уйдут? — у меня болит сердце за него.
— Потому что я знаю, что они будут в ужасе и почувствуют отвращение к тому, что я есть. Знаю, что своим проклятием я уничтожу их жизни и ничего не могу поделать, чтобы помочь им.
От ответа Руари мне становится очень грустно. Каким одиноким он, должно быть, себя чувствует.
— И тогда спустя три дня, они в который раз исчезают, усугубляя твое чувство вины.
Он прикасается к моей щеке.
— Я предпочитаю, чтобы сюда вообще никто не приходил, только так я могу спасти их жизни. Но если они не будут приходить, проклятие никогда не закончится. И, в конечном счете, мне не предоставлен выбор.
Его прикосновение нежное и приятное, и я наклоняюсь к нему, поглаживая его руку, пока он держит свою ладонь на моей щеке.
— А ты когда-нибудь влюблялся в одну из них?
— Никогда. Ни одна из них не смотрела на меня иначе, кроме как с чистым отвращением. Сложно полюбить, когда вызываешь отвращение, — его вторая рука опускается на мои волосы, гладя мои темные локоны. — Поэтому ты так решительно настроена носить свою повязку для глаз, Уиллоу? Чтобы ты не смогла увидеть меня и почувствовать отвращение?
— Дело не в этом, — почему-то мне кажется, что, увидев его лицо, я в любом случае не почувствовала бы отвращение. Я лишь была бы глубоко опечалена тем, что он проклят столь безжалостным образом. — Я держу обещание, данное мною кое-кому, не более того.