Ошибка Фаэтона. Книга первая. Цитадель
Шрифт:
Крамов освободился от рыбьего хвоста и обратился к Лерану:
– Твой шеф убедил меня. Индивид Майкл Крамов начинает менять координаты. Потому прошу оставить рыбу с пивом на столе и покинуть меня, чтобы вернуться завтра утром. Днём у меня самолёт. Мне нельзя опаздывать, ждёт обитель очищения от опасных знакомств и дурных влияний.
Реакция на выпуск тележурнала, сделанный Лераном Крониным, превзошла все ожидания. Рейтинг канала «Планета сегодня» значительно превысил ранее достигнутые рекорды. Директор телекомпании Габриэль Уоррен пригласил к себе Барта и Лерана, в тёплой застольной обстановке поздравил с успехом, объявил о повышении
Леран вынужден был согласиться. И он, и Барт понимали, что успех пришёл с лёгкой руки Майкла Крамова. Видеоряды, созданные компьютером на базе фантазии Майкла, придали в общем–то сугубо научной гипотезе о Фаэтоне понимаемую и близкую обычному человеку форму. Обыватель увидел и пережил трагедию цивилизации, похожей на земную.
Портрет Лерана, стилизованный Майклом, потеснил на городском рекламном пространстве лица старых, прежних звёзд и кумиров. Леран едва успевал подписывать контракты с рекламными фирмами, издательствами, телекомпаниями на право воспроизведения отдельных кадров из последнего выпуска тележурнала «Мир и наука». На счета телекомпании Уоррена, Крамова и Лерана потекли зелёно-золотые ручейки. Посыпались приглашения на различные шоу, фотокорреспонденты осаждали студию и новую квартиру Барта.
Поток писем через почтовые отделения и интернет требовал: продолжить тему Фаэтона. Еженедельник «Мир и наука», выпускавшийся по субботам в дневное время, стал ежедневной вечерней программой. Работы прибавилось, пришлось увеличить штат.
Государство, объединив усилия с международным сообществом, приступило к финансированию свежего проекта «Астероид», готовило открытие постоянно обитаемой научно–исследовательской станции на Палладе.
Маленький камешек, запущенный Лераном Крониным в фантастическое небо погибших фаэтов, упал на Землю людей и спровоцировал, хоть и временное, но потрясение умов и бюджетов.
Кульминацией первого успеха явилась встреча в Нью-Прайсе в очередной уик-энд. Лерана и Барта встретили как героев. У дома Крониных их ожидала толпа рыбаков, их жён и детей, одетых празднично и торжественно. Вспыхнувшая в Сент-Себастьяне слава телезвёзды, бывшей недавно просто сыном Ирвина Кронина, расцветила однокрасочную обыденность жизни посёлка.
Один Ирвин сохранял прежнее спокойствие. Мария светилась такой яркой радостью, что Ирвин старался не смотреть на жену, чтобы самому не потерять надлежащий главе семьи непотрясаемый вид.
Но реакция Леды превзошла всё! Она бросилась на шею Лерану, едва он успел ступить на песок у дома, и не отпускала его от себя ни на секунду, крепко держа за руку. Лицо её сияло таким восторгом, словно исполнилась главная мечта её жизни.
Эриксон наблюдал за Лераном, пытаясь увидеть, каким боком коснулась его талантливого воспитанника звёздная болезнь. Но вместо ожидаемого заметил, что Кронин-младший преобразился в ином направлении. Леран нескрываемо тяготился вниманием соседей и хотел одного: оказаться в доме среди своих близких.
Никогда не замечавший до того крайних эмоциональных выражений внутреннего состояния Лерана, Барт с изумлением отметил влажный блеск в золотых глазах телезвёзды, когда тот смотрел
Через столько лет общения с Крониными впервые Барт Эриксон мог себе сказать с полным основанием: он видит возвращение сына к родителям. Только теперь семья Крониных обретает глубинное, неразрушимое единство. И он, Барт Эриксон, вместе с ними становится полноправной единицей маленького сплочённого множества. Окончательно прояснилось: любые действия Лерана приводят к неожиданным результатам и для него самого, и для близких к нему людей. Барт уяснил также, – роль опекуна для него кончается, Леран выходит на свой путь, места на котором для Эриксона может и не найтись. Роль руководителя меняется на роль старшего брата, способного влиять только мягким советом или авторитетом опыта. А причиной тому, как это ни парадоксально, – скрытая за юношеской незрелостью Лерана неизвестно откуда взявшаяся, возможно даже коренящаяся в генах мудрость.
Возвращение в Сент-Себастьян окончательно убедило Эриксона в том, что в Леране свершился глубокий перелом. Ещё в дороге, услышав льющуюся из автомагнитолы популярную песенку о фаэтах, потерявших свою планету, Леран заметил:
– Зачем столько лишнего шума? Ведь мы только хотели изменить восприятие людьми собственного мира.
– Чужие уроки никогда не шли на пользу людям, – угрюмо сказал Барт; ему тоже не нравилась сенсационная волна, поднятая вокруг Лерана, – Придётся привыкать. Бизнес превратил кости Фаэтона в золотую жилу. Пока не выкачают из темы последний цент, они не успокоятся.
После прощания с семьёй Леран вернул внешнюю непроницаемость, непробиваемую невозмутимость. Барт подозревал, что он раскаивается в осуществлении собственной идеи о Фаэтоне. Но работа над серией выпусков тележурнала продолжалась, накопленного материала вполне могло хватить на год успеха. И всё-таки уже через два дня Леран явился в комнату-кабинет Эриксона с новым предложением.
– Барт, я тебе не помешал? Ты говорил, что занимался золотым дождём. Меня он тоже привлекает. Не знаю, в чём дело, но не меньше, чем Фаэтон. Нет, я не собираюсь выпускать тему в эфир. Но проблема земная, близкая, и безусловно за ней скрывается что-то важное для людей.
Эриксон снова ощутил неприятный холодок в спине. Он уже думал над тем, что получится, если Леран обратится к золотому дождю. Ничего хорошего не получится. Будет хуже, чем с Фаэтоном. К тому же можно нанести удар по Ирвину Кронину, чего Леран не понимает. Впечатления от обсуждения темы с Ирвином говорили: лучше золотой дождь не трогать.
Прав Ирвин, – есть для людей запретные зоны, куда их любознательность не должна заходить. Но объяснить Лерану то, что находилось за пределами рационального, основываясь на чистых эмоциях, он бы не смог. Да и не было в том смысла, Леран сам принимал решения о том, чем ему заниматься. И если он пришёл к нему с вопросом, то, без сомнения, успел основательно разобраться в проблеме и имел собственное мнение.
– Какие-то трудности?
– Я чего-то не понимаю. За последние полвека в мире зарегистрировано не более десятка случаев падения золотого дождя. Думаю, – около половины – фальсификация. Но несколько, подобных дождю у Нью-Прайса, точно было. И их видели живые люди. Но никого из свидетелей обнаружить не удаётся. Не могут же они прятаться? Бессмыслица какая-то.
– А Джимми Козловски?
– Козловски месяц или два назад переехал в столицу. Там его имени не удалось найти ни в телефонных, ни в других справочниках. Полицейское расследование ведь нет оснований начинать.