Ошибка природы
Шрифт:
— Соня, вы тут бывали? — спросила я. Глупый вопрос!
Соня была не менее ошарашена, чем я. Она покачала головой и тихо прошептала:
— Господи, что это?
На стенах висели фото и небольшие портреты светловолосого парня с насмешливыми глазами. Конечно, Машу было трудно назвать хорошим художником, но речь сейчас не о ее художественном таланте, а об отношении к «модели». Я почему-то вспомнила небольшой медальон, который Маша постоянно носила, и почти не сомневалась теперь, где тот вырезанный овальчик.
— Соня, это ведь Миша? — спросила я.
Она кивнула.
— Я не подозревала об этом, — прошептала она. В ее глазах стояли слезы. — Она взяла все. Все! Почему?
Ей было трудно говорить. Дыхание стало прерывистым.
Она потянулась рукой к красной занавесочке, но отдернула ее, панически страшась новых откровений.
Я сама отдернула занавеску, и против воли у меня вырвался возглас ужаса. В нише, которую она отделяла, на стене висел увеличенный портрет Гордона. Весь испещренный следами от игры в «дартс». А внизу, на полочке, стоял полуиспользованный флакон «Кензо».
Сзади раздался тихий шелест. Я обернулась.
Соня медленно сползала на руки Пенсу в глубоком обмороке.
— О черт, — проговорила я. — Только этого мне не хватало!
Пенс, молчаливый и безмятежный, как всегда, легко поднял Соню на руки и вынес из Машиной комнаты.
Я осталась одна.
Можно было, конечно, побыть приличным человеком и уйти за ними вслед.
Но кто вам сказал, что в частные сыщики идут приличные люди?
Если считать «приличным» делом подглядывание в чужие окна, тогда, может быть, с некоторой натяжкой я и признаю свою профессию приличной. Просто «мамы всякие нужны», и никуда не деться без моей «неприличной» профессии!
А так-то, если бы я была «хорошей девочкой», сидела бы я в библиотеке или пошла в какие-нибудь нотариусы путать людей. Я же распутываю клубки, которые сами люди и нагромождают хитросплетениями лжи.
Поэтому я осталась. И начала совать свой нос во все уголки этой нетривиальной комнаты, более похожей на таинственный мемориал памяти Миши.
Понимание смысла, господа мои, дело хорошее, но это еще не все! Даже представляя себе примерно, как все происходило, надо в собственных догадках утвердиться.
Поэтому я самым отвратительным образом лазила по ящикам Машиного стола, чувствуя к себе самой легкие приступы отвращения, но в то же время находя и оправдания столь пакостным деяниям.
Поскольку девочка в своих пароксизмах страстной любви и страстной ненависти зашла в такой лабиринт, что выбраться оттуда становилось все проблематичней и проблематичнее.
То, что я искала, нашлось в ее тайнике. Знаете, где?
В той самой нише.
Я достала этот предмет очень бережно и спрятала в карман куртки, благословляя свою находку.
Неизвестно, чем вся эта история могла закончиться!
Когда я вышла из зловещей Машиной комнаты, Соня уже пришла в себя.
Она сидела, сжимая побелевшими пальцами чашку кофе, и смотрела в одну точку. По ее щекам сползали, оставляя следы, слезы.
— Все в порядке? — тихо спросила я у сидящего на корточках рядом с Соней Пенса.
Он кивнул.
— Саша, — произнесла Соня очень тихо. — Саша, пожалуйста! Ведь это не Маша убила Андрея?
Я молчала. Ответ на вопрос Сони мог дать только один человек на свете.
Маленькая девочка с искалеченной судьбой. Маленькая девочка, чья жизнь в самом ее начале проходила в подвалах и неласковых руках. Маленькая девочка, которой пришлось увидеть убийство своими глазами… Впрочем, вру. Еще одна девочка — уже взрослая, могла просветить нас насчет очень многого.
Но я не верила в то, что она будет откровенной.
— Соня, мне нужна ваша помощь, — сказала я. — Вы сможете сделать для меня одну вещь?
— Да, — кивнула она.
— Пожалуйста, привезите к Ванцову вот этих девочек, — я протянула ей свой адрес. — Особенно самую маленькую. И попросите Ларикова приехать вместе с Ванцовым к Гордонам. Это очень важно.
Она кивнула. Сложила вчетверо протянутый листок и засунула в карман.
— Ведь Маша его не убивала, правда? — снова спросила Соня, не сводя с меня умоляющего взгляда своих широко распахнутых глаз.
— Пока ничего не могу вам сказать, — развела я руками. — Но надеюсь, что это сделала не она.
Хотя, если честно, я не очень на это надеялась!
Выйдя на улицу, я остановила такси, и мы с Пенсом погрузились в салон.
Только теперь я достала свою драгоценную находку.
Интересно, можно ли вот это расценивать как воровство?
Пенс тактично смотрел в окно, стараясь избегать ненужных вопросов, дабы не отвлекать меня от грандиозных размышлений.
Первая страница Машиного дневника заставила меня вздрогнуть, как от удара хлыстом.
«Боже, как я их ненавижу!»
Я закрыла тетрадь, справилась с нервной дрожью. Откровений, которые собирались обрушиться на меня, если честно, я опасалась. Как любой нормальный человек опасается откровений чужого человека, который может оказаться убийцей…
«Господи, — подумала. — Я не хочу этого знать! Я не хочу лазить по темным закоулкам этой души в поисках одного-единственного ответа на один-единственный вопрос, проходить по тем же самым кругам внутреннего ада и потом, вернувшись в свое нормальное, привычное бытие, вздрагивать иногда от холодного прикосновения, дыхания этой совершенно чуждой мне жизни!»
«Прекрати нытье, — одернула сама себя. — В конце концов, это работа, твоя работа! Не самая худшая, кстати… Не можешь? Не справляешься с трудностями, ей присущими? Иди в нотариусы! Будешь с утра появляться в конторе полная недовольства и срывать собственную неполноценность на вдовах и сиротах! Зато твоя жизнь будет спокойной, сытой и довольной!»