Ошибка просветления
Шрифт:
В: Нас интересуют многие вопросы, которые задают люди, и мы чувствуем, что это наши вопросы.
У. Г.: Каковыми они не являются. Ты обнаружишь, что это совсем не твои вопросы.
Вопрошающему должен прийти конец. Именно вопрошающий создает ответ; а вопрошающий возникает из ответа, иначе вопрошающего нет. Я не пытаюсь играть словами. Ты знаешь ответ и хочешь подтверждения от меня, или ты хочешь, чтобы я пролил свет на твою проблему, или тебе любопытно – если ты хочешь продолжать диалог со мной по какойто из этих причин, ты просто теряешь время зря; тебе надо пойти к богослову, мудрецу,
У меня вообще нет вопросов. Я прихожу сюда и сижу, и тут у меня пусто, но не в том смысле, в котором вы используете слово «пустота». Пустота и полнота – это отнюдь не две разные вещи; невозможно провести границу между вакуумом и полнотой. Но тут нет ничего – ничего, так что я не знаю, что я скажу. Что ты извлечешь из меня – это твое дело – оно твое, а не мое – тут нет ничего, что я мог бы назвать своим собственным. Это твоя собственность, потому что ты извлек из меня ответы – это не мое, я не имею никакого отношения к этим ответам. Это не ответ. Я не даю тебе никаких ответов.
Это как любое другое рефлекторное действие: ты задаешь вопрос, и чтото выходит отсюда. Я не знаю, как это работает. Это не продукт мышления. Все, что выходит из меня, производится не мыслью – но чтото выходит. Ты бросаешь мяч, и мяч отскакивает, а ты называешь это ответом. В действительности все, что я делаю, это перестраиваю вопрос и отбрасываю его тебе назад.
В: Вопрос извлекает ответ?
У. Г.: На вопрос нет ответа, так что вопрос больше не может оставаться там. В этом смысле у меня нет никаких вопросов, кроме вопросов, необходимых мне, чтобы функционировать в этом мире, – других вопросов у меня нет.
В: Ваш ответ – это только отражение вопроса?
У. Г.: Это не мой ответ, потому что вопрос больше не остается здесь. Вопрос становится как будто моим вопросом; поскольку у него нет ответа, он не ждет никаких ответов; вопрос сжигает сам себя, и остается энергия. Ты не можешь продолжать так девять или десять часов, а я могу. Это не истощение энергии, а постоянное прибавление ее. Речь является энергией: речь – это выражение этой энергии.
В: А что, если я спрошу вас, скажем, о квантовой механике?
У. Г.: Тут я не знаю – вот мой ответ, так что вопрос в любом случае исчезает. Все знание о квантовой механике, которым я обладаю, есть там, и оно выходит наружу, прямо, как стрела. Все, что только туда заложено, все выходит наружу. Но такие вопросы, как: «Существует ли Бог?», «Является ли жизнь простой случайностью?», «Правит ли миром совершенная справедливость?» – на эти вопросы нет ответов, так что вопрос сжигает себя.
В: Кто я есть?
У. Г.: (смеется) Ты очень хорошо знаешь, кто ты есть.
В: Что вы имеете в виду?
У. Г.: Действительно ли это твой вопрос – «Кто я есть?». Вовсе нет; ты его гдето подхватил. Проблема в вопрошающем, а не в вопросе. Не подхвати ты этот вопрос, подхватишь еще какойнибудь. Даже сорок лет спустя ты так и будешь спрашивать, в чем смысл жизни. Человек живущий никогда бы не задал такого вопроса. Очевидно, ты не видишь никакого смысла в жизни. Ты не живешь; ты мертв.
Если я расскажу тебе о смысле жизни, что это даст тебе? Что это может значить для тебя?
В: Существует ли вопрошающий?
У. Г.: Он не существует; существует только вопрос. Все вопросы одинаковы – это механическое повторение запомнившихся вопросов. Спрашиваешь ли ты «Кто я есть?», «В чем смысл жизни?» или «Есть ли жизнь после смерти?», все эти вопросы всплывают только из памяти. Вот почему я спрашиваю, есть ли у тебя свой собственный вопрос.
В: Вы говорите, что вопрос «Кто я есть?» не остается там, когда в него понастоящему внимательно всматриваешься?
У. Г.: Потому что ты не можешь отделить вопрос от вопрошающего. Вопрос и вопрошающий – это одно и то же. Если ты принимаешь этот факт, то все очень просто: когда исчезает вопрос, вместе с ним исчезает и вопрошающий. Но поскольку вопрошающий не желает исчезать, вопрос остается. Вопрошающий хочет ответа на вопрос. Поскольку на этот вопрос нет ответа, вопрошающий остается навсегда. Интерес вопрошающего в том, чтобы продолжать свое существование, а не в получении ответа.
В: Но всетаки внимание направлено на получение ответа.
У. Г.: Внимание и есть вопрошающий, (как еще сказать?) ожидание ответа, надежда, что есть ответ на этот вопрос, – это и есть вопрошающий. Это не разные вещи, понимаешь; это превратилось в разные сложные ситуации. Вопрошающий сначала говорит, что он внимателен. Он очень внимателен, потому что он хочет ответа. Он не хочет намеков, которые он не может… Что он будет делать с этим ответом? Он внимателен, он ждет, он надеется – он является всем этим – а почему? Потому что на этот вопрос – «Кто я есть?» – нет ответа – у тебя нет никакой возможности узнать его самому.
«Кто» и «я» связаны глаголом. Так вот, «я» и «кто» – это как будто две разные вещи, а связывает их «есть». Глагол «есть» – это длительность. Когда глагол отсутствует – если глагол может (смеется) исчезнуть, – ничто не испытывает нужды связывать «кто» и «я»; это одно и то же.
В: А если глагол исчезает?
У. Г.: Вместе с ним исчезает и вопрос. Без него не может быть вопроса. «Кто я» – это бессмысленная фраза [2] . В ней должен быть глагол «есть» – он создает разделительное движение. И вот ты создал вопрос. А этот вопрос подразумевает, что на него есть ответ; иначе ты бы не задал себе такого вопроса. Все вопросы существуют, потому что у тебя есть некий смутный ответ на вопрос: «Должно быть чтото еще кроме того, чем я являюсь сейчас». Не знаю, понятно ли я изъясняюсь.
2
В английском языке, в отличие от русского, глаголсвязка «быть/есть» не может быть опущен. – Прим. пер.