Ошибка сказочника
Шрифт:
С этими словами Шмидт отбыл в Волхов, а Никита остался, не зная, что делать и чем себя занять. Он смотрел в колодец, пытаясь в неясных размытых очертаниях неведомого мира разглядеть Маргариту, но даже редкие города проплывали под ним с высоты самолёта, людей же и вовсе было не разглядеть.
Никита почувствовал страх. Он вдруг только сейчас по-настоящему испугался за Маргариту. Чёрт его знает, куда она там попала и где застряла?! А что если навсегда? Мало ли какие там правила и люди? Если такие же, как в нашем мире, шансов у Кошкиной немного. Они вон Бессмертного не захотели отпускать обратно; что ж удивляться, что с той стороны ответили тем же.
Надо было идти ему! Надо было идти ему, в который раз подумал Никита, в раздражении постукивая кулаком по бортику колодца. Когда они решали, кому из них идти на обмен с мальчишкой, Маргарита предложила бросить монетку. Но Шмидт велел им прекратить валять дурака и приказал отправляться Маргарите. Она особо и не сопротивлялась, а надо было, подумал Никита. Надо было заартачиться, попросить отправить его, Савостьянова. И лучше с пистолетом, а то мало ли что.
Никита посмотрел на часы и застонал от нетерпения. Ну скоро он, что ли?! Долго ему ещё тут торчать, ожидая неизвестно чего. Скоро уже Лиза проснётся, а может, уже проснулась. Пойти к ней, поспрашивать? Не может быть, чтобы она ничего не знала. Она четыре года работает на Бессмертного, она семь лет была няней Кости – это не может быть совпадением, она должна что-то знать.
Никита уже почти решился, уже зашагал по дорожке к заднему крыльцу дома, когда с нескрываемым облегчением увидел Шмидта с Бессмертным. Ну наконец-то! Хоть что-то сейчас должно проясниться. Наверное…
Бессмертный со Шмидтом прошли не с крыльца, а значит, в дом не заходили. Они шли быстро и молча. Шмидт казался подавленным, Бессмертный напряжённым. Выглядит всё это не слишком оптимистично, хмуро подумал Никита.
Бессмертный прошёл мимо Никиты, слегка кивнув, подошёл к колодцу и облокотился о борт, наклонившись и заглянув внутрь. Шмидт задержался рядом с Никитой.
– Ну что? – спросил Никита, кивнув в сторону Бессмертного.
Шмидт неопределённо пожал плечами.
– Сказал, что надо подумать. Видимо, сам не знает, что делать.
– Почему?!
– Потому что проблемы возникли на той стороне, а не на этой. Мальчишку бы не вернули, даже если бы вместо Кошкиной пошёл он сам. Но пойти он не может, на нём какое-то заклятие. Кажется, он рассчитывал, что заклятие с него снимут. Но, видимо, нет.
Никита пытался осмыслить сказанное. Получалось плохо. Ладно, до подробностей он потом доберётся, сейчас не это главное.
– Так и чего делать? – спросил он.
– Не знаю, Савостьянов, – вздохнул Шмидт, вынимая пачку сигарет. – Не знаю. Сейчас у нас один шанс, – он кивнул в сторону Бессмертного. – У него что-то личное, он очень хочет вернуться. Но без нашей помощи не может. А значит придётся ему и нам помочь. Такая вот ситуация.
Шмидт выбил сигарету из пачки, потянулся в карман за зажигалкой.
– Дайте мне тоже, – попросил Никита.
Шмидт равнодушно протянул пачку. Бессмертный продолжал смотреть в колодец.
* * *
Коломна ничего не понял. Марья не особо и рассчитывала и показала ему часы лишь для очистки совести.
В вопросах управления и дипломатии, хозяйства и казначейства Коломне не было равных. Кого и как запугать, улестить, подкупить, какого противника валить, а какого привлечь в союзники, какие и на что тарифы поднять, а какие снизить, какую байку пустить в массы, а какую жесточайше пресечь – во всём этом Коломна разбирался как никто, и она знала, что делала, когда привлекала его на свою сторону ещё при жизни мужа.
Но вот в волшебстве… Теорию Коломна ещё более-менее сёк, представлял, откуда что берётся, и то так, слабенько, на троечку. В практическом же колдовстве проку от него не было никакого.
Когда она рассказала ему утром про фокус с часами, Коломна ожесточённо поскрёб бороду и не нашёл ничего более умного, как предложить спросить Велизария.
– Это бы я и сама сообразила, спасибо тебе большое, – желчно ответила Марья, бросая часы на стол и откидываясь в кресле.
Она не выспалась и была сильно не в духе. Вчерашнее благородно-синее платье сменила на буднично-серое с короткими рукавами до локтя и брошкой-дельфином. Вместо золотой диадемы волосы были схвачены в хвост кожаным шнурком. Только небрежная чёлка падала на лоб, и Марья постоянно раздражённо смахивала её.
– Матушка-государыня, ну откуда же я знаю, что тут такое, – просипел Коломна. – Раз уж вы не поняли, так куда мне соваться?!
– Может, они встали на том свете, а тут опять завелись, – предположил Баюн. Он сидел на столе и вылизывал растопыренную пятерню.
– Зачем он вообще их сюда прислал? – задала Марья вопрос больше всего тревоживший её. – Не время же показать. И почему, почему они сделали столько оборотов?
– Надо было парнишку оставить, поспрашивать его, – кошак опять отвлекся от умывания. – Сдаётся мне, как-то поверхностно вы его допросили. Если вообще это можно назвать допросом.
Марья с Коломной переглянулись.
– Прикажете связаться? – с готовностью предложил Коломна.
Марья подумала.
– Нет. Не надо. Пусть мальчик отдохнёт. Да и сомневаюсь я, что Кощей посвятил его в свои планы. Какие бы они у него ни были.
– Зря! – Баюн широко зевнул. – Ну, не хотите мальчишку дергать, допросите другого.
– Кого – другого? – Марья недовольно взглянула на кота.
– Кого Иван ведёт. – Баюн выпрямился, принимая официальную позу. – Счас будут.
Распахнулась дверь, и без стука вошёл царевич, пихнув перед собой промокшую насквозь девицу. Девица выглядела жалко – она стучала зубами, хлюпала носом и постоянно откидывала со лба мокрые спутанные патлы.
– Зд-драсьте! – нерешительно пробормотала она, бегая взглядом по комнате. Коломна с царицей настороженно уставились на неё.
– Как велели, государыня, – доложил царевич. – Доставили, кто явился.
Он прошёл к креслу у стола, развернул и уселся с торца, лицом к Маргарите. Теперь она чувствовала себя как на допросе, и зубы стучали у неё уже не только от холода.
– Ну, так и с кем имеем честь? – холодно спросила Марья, подождав ещё несколько секунд.
– П-п-простите, а м-м-можно переодеться во что-нибудь с-с-сухое? – простучала зубами Маргарита. – А т-то я с-совсем п-продрогла.