Ошибка сыщика Дюпена. Том 1

Белоусов Роман Сергеевич

Когда Ф. Достоевский вынашивал идею повести, которую вначале называл «психологическим отчетом одного преступления», впоследствии превратившуюся в роман «Преступление и наказание», писатель, по обыкновению, внимательно просматривал газетную уголовную хронику. Собственно, она и дала толчок замыслу об интеллигентном преступнике. «Несколько случаев, бывших в самое последнее время, убедили, что сюжет мой вовсе не эксцентричен», — писал он из Висбадена в сентябре 1865 года. К этому времени, видимо, уже окончательно сложился замысел романа.

Возникает вопрос: случайно ли появился отчет о процессе Ласенера на страницах журнала «Время»? Советские исследователи творчества Ф. Достоевского, а также

некоторые зарубежные признают, что писатель не случайно выбрал из известных ему иностранных судебных процессов прежде всего дело Ласенера. В какой, однако, степени Ф. Достоевский находился под властью этой впечатляющей личности?

Несомненно, образ подлинного преступника Ласенера с его психологическими контрастами привлек внимание Достоевского еще тогда, во время публикации отчета о его процессе в журнале «Время». Это была прекрасная первичная модель, ложившаяся в русло его замысла — показать «психологический процесс преступления», вывести тип преступника-философа, образованного убийцы и дать анализ его «души».

Постепенно замысел обогащался новыми источниками, новыми впечатлениями. Но образ Ласенера продолжал владеть воображением писателя. Одно время он предполагал писать задуманный роман в форме исповеди или воспоминаний героя о совершенном им убийстве. Не был ли этот замысел — вести повествование от имени героя, в виде его дневников, — подсказан пресловутыми воспоминаниями Ласенера? Английский литературовед Ф. Д. Стед видит здесь параллель, он пишет: «…порой мемуары Ласенера предвосхищают мытарства Раскольников в кошмарной нищете Петербурга».

Однако прежде всего Достоевского привлек в деле Ласенера нравственно-психологический аспект преступления.

Но Ласенер был французом, продуктом француз-ской культуры, французской истории. Для писателя было нелегкой задачей преобразовать тот образец западного нигилизма, который он видел в Ласенере, в явление чисто русское. В конце концов он выбрал лишь несколько черт характера Ласенера и его преступления, но характер Раскольникова и его развитие пошли совершенно по иному пути. Как всякий большой художник, Достоевский, используя подлинные факты, сообщения газет и т. п., дополнял их своим воображением, пропускал их «через призму своих философских и социально-политических концепций», — пишет советский литературовед Г. Фридлиндер, отчего «эти факты подчас довольно далеки от жизненного первоисточника».

На первый взгляд Ласенер и Раскольников имеют немало общего. Оба — одаренные молодые люди, получившие образование, обреченные на нищету и обуреваемые навязчивым желанием властвовать. «Он хочет властвовать, — говорит Достоевский о своем герое, — не знает никаких средств. Поскорей взять во власть и разбогатеть. Идея убийства и пришла ему готовая». Оба, Ласенер и Раскольников, находятся под влиянием Наполеона и Руссо. Оба выходцы из провинциальной семьи, оба бросили занятия в университете. Оба — неверующие, враждебно настроены по отношению к обществу, поражены цинизмом. Обоими руководит жажда мщения. Ласенер пишет статью «О тюрьмах и карательной системе во Франции». Раскольников сочиняет статью «О преступлении». Оба чрезвычайно горды: «в его образе выражается в романе мысль непомерной гордости, высокомерия и презрения к этому обществу», подчеркивал Достоевский; в нем «глубокое презрение к людям», говорит он в другом месте. Но под этой гордостью и надменностью у них скрывается чувство собственной неполноценности. Ни один из них не думает о самоубийстве. Оба точно и ясно дают показания, «не запутывая обстоятельств, не смягчая их в свою пользу, не искажая фактов», и оба принимают свое наказание.

Сцена убийства Шардонов напоминает убийство, совершенное Раскольниковым. Некий человек, занимавший квартиру

в одном из бедных кварталов, по словам других, прячет у себя большую сумму денег. Погиб не только этот человек, но и тот, кто случайно оказался у него в доме. И вместо большой суммы денег убийца обнаружил жалкие гроши. Топор (напильник) играет трагическую роль в злодеянии. Посетители чуть было не обнаруживают убитых и преступника, но в последний момент уходят в неведении. В первом случае один из украденных предметов брошен в реку, Раскольников имеет намерение предпринять то же самое, но в последний момент прячет награбленное под камнем. Временно убийцам удается скрыться от рук правосудия. Оба сознаются в содеянном, и их обвиняют в убийстве.

И тут начинается резкое расхождение. Достоевский с поразительной силой проникновения, вдумчиво и всесторонне воспроизводит процесс внутреннего развития преступления, рисует, как заметил известный в свое время юрист А. Ф. Кони, «сложную по замыслу, страшную по выполнению» картину убийства. Но в отличие от Ласенера Раскольникову знакомы угрызения совести. Он страдает, совершив преступление.

Совершенно очевидно, что для Достоевского убийство служит лишь завязкой дальнейшего развития действия. Автору гораздо важнее другие проблемы, философские и психологические, которые он ставит в своем романе.

После убийства, пишет Достоевский, развертывается весь «психологический процесс преступления». По словам самого писателя, «неразрешимые вопросы восстают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берет свое, и он кончает тем, что принужден сам на себя донести». Его приговаривают к жизни, то есть определяют наказание, которого требовал для Ласенера его защитник. И он, Раскольников, готов страдать, готов «хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям; чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое… Преступник сам решает принять муки, чтобы искупить свое дело…» Он «нравственно требует» этого, заключает Достоевский.

Тюрьма, таким образом, должна стать для него духовным и моральным чистилищем, где он, искупая грех страданием, постигнет новый смысл жизни.

Ничего подобного не происходит с Ласенером, ему неведомо искупающее страдание Раскольникова, образ которого, по словам самого автора, «не совсем похож на обыкновенного убийцу, разбойника и грабителя». Поэтому едва ли правильно будет назвать Ласенера в полном смысле слова прототипом героя Достоевского. Однако, несомненно, что дело Ласенера подсказало писателю некоторые штрихи для разработки темы «интеллигентного убийцы» и что отдельные черты его характера и детали преступления он использовал в соответствии со своим замыслом. Можно сказать, что процесс Ласенера, опубликованный на страницах журнала «Время», послужил толчком к работе воображения автора «Преступления и наказания».

Что касается самого Ласенера, то он был и остался убийцею, чье имя, вопреки его упованиям, если сегодня и помнят, то разве что историки-криминалисты.

Ошибка сыщика Дюпена

Широкий, «властительный» лоб Эдгара По навис над свитком исписанной бумаги — он любил писать на узких полосках, напоминавших гранки газетных статей. Рядом на столе кипа таких же узких листков— рукопись нового рассказа «Тайна Мари Роже». Объем его — двадцать тысяч слов. Вряд ли удастся напечатать весь текст сразу в одном номере журнала. Придется разбить на части. Но прежде надо решить, в какой журнал послать рукопись. Впрочем, лучше разослать копии сразу в несколько редакций — где-нибудь да клюнет.