Ошибка творца
Шрифт:
– Суд меня оправдал, – прошипела Надя. – А у нас в стране пока еще презумпция невиновности. Так ты поможешь или мне звонить кому-нибудь другому?
«Нет у тебя никого другого, – хотела сказать Броня. – Ты – хищная, холодная тварь. И, видно, тебя приперло, если ты решила опуститься до толстого синего чулка вроде меня».
– Ладно. Говори, что нужно привезти, – после паузы, которую Броня выдержала не без внутреннего торжества, сказала она.
– Фонарик, – начала диктовать Надя. – Спальный мешок. Термос. Еды какой-нибудь, не скоропортящейся: консервов, овощей, копченой колбасы, минеральной воды…
Список был длинным. Броня послушно кивала: и когда она изживет это в себе?
– Где ты? – спросила она, когда список закончился.
– Этого тебе пока знать не надо, – сказала Надя. – Встретимся около одиннадцати вечера, на станции метро. – И она назвала станцию.
– Как ловко у тебя получается всех использовать, – усмехнулась Броня.
И она постаралась: консервы у нее имелись. Дед, еще с послевоенных времен, привык закупать по парочке банок в месяц – чтобы были. Термос, фонарик, спальный мешок – все это тоже нашлось у нее на антресолях. Броня на секунду замерла, с усмешкой поглядев на результат своих сборов: она что, и правда собирается ей помогать? Этой гадине, убившей собственного отца? Убившей ЕЕ Шварца?
В кармане вновь завибрировал телефон – номер был ей незнаком, и она взяла трубку.
– Бронислава, – услышала она тихий голос, который сразу узнала.
– Где вы? – она медленно опустилась на диван.
– Не важно. – Голос звучал глухо, как из подземелья. – Я прошу тебя, не ищи Надю Шварц. Не надо.
– А я и не ищу. – Бронислава кинула взгляд туда, где лежал сложенный спальный мешок, термос и банки с тушенкой. – Она сама меня нашла.
И тихо нажала кнопку отбоя.
Маша
Маша перевела взгляд со старого Андреева «Форда» на свой автомобиль, где бился, заливаясь обиженным лаем, Раневская. Кивнула. Попробовать стоит. Рассеянно посмотрела на мобильник в своих руках, будто уже забыла, кому собиралась звонить, и спрятала его в карман. А потом подошла к машине и выпустила Раневскую. Пес заплясал вокруг. Открыв багажник, Маша, как и надеялась, обнаружила там кучу барахла: кроссовки Андрея – когда он хотел было заняться спортом на выезде, пару своих кофт – она вечно мерзла и предпочитала на всякий случай подстраховаться, какие-то полиэтиленовые пакеты… Взяв в руки одну кроссовку, она поманила пса и снова вошла в очарованный дачный сад: жужжание пчел, порхание бабочек. Золотистая пыльца будто стояла в воздухе, дрожащем и переливающемся на солнце. На крыльце Маша, толкнув дверь, обернулась к Раневской – тот вопросительно склонил голову набок: можно? Нельзя? Маша кивнула, улыбнувшись: можно, можно! И довольный Раневская, с легким балетным перестуком когтей по крашенным охрой половицам, вбежал на веранду. Где сейчас же сел и стал совсем неинтеллигентно чесаться. Маша переждала приступ чесотки и протянула Раневской Андрееву кроссовку: «Андрей, – сказала она, глядя в желто-крыжовенные глаза. – Ищи, пожалуйста!» Она не была уверена, что именно так надо давать команду псу-нюхачу, да и вообще не была уверена, что Раневская способен взять след, если дело не касается чего-нибудь вкусного мясного. Но попробовать стоило. И Раневская, с независимой мордой: мол, в чем проблема-то, хозяйка, рванул с места в карьер – и, добежав до конца коридора, стал, истошно лая, бросаться лапами на стену напротив лестницы. Маша на всякий случай заглянула вновь в гостевую – никого. Нет, Раневская настаивал на стенке, оставляя на ребристых, крытых лаком деревянных панелях следы когтей. «Пора бы ему их подстричь», – совсем не к месту подумала Маша и вдруг, как Раневская, склонила голову на плечо, всматриваясь в серую полоску, лежащую на полу. Она присела и дотронулась пальцем до дорожки густой пыли. К Борису Шварцу ходила домработница, вспомнила Маша. Да и после убийства дом был тщательно вымыт. С того момента на светлых половицах уже успела осесть легкая патина пыли, но… Маша сощурилась: как раз перед дверью пол был девственно чист. Будто кто-то вымыл половицы, но так… Избирательно, будто создавал невидимый проход к той самой, так заинтересовавшей пса, стенке. Маша рассеянно потрепала башку Раневской и вновь повернулась, вглядываясь в узкие панели – типично дачное «украшательство». Она провела рукой по едва заметному стыку, поднимающемуся как раз над пыльной стежкой, – так и есть. Дверца – невысокая, явно для хозяйственной надобности. Кладовая? Маша обернулась – ей бы сейчас очень пригодилась пилочка для ногтей или железная линейка – словом, хоть что-то, чем можно было отжать элементарный, она была уверена, замок-собачку. Ну конечно! Маша быстро спустилась на кухню – Раневская остался сидеть под дверью – и это был хороший знак, а она, быстро оглядевшись, выдвинула верхний ящик буфета – там лежали деревянные ложки для салата и несколько столовых ножей. Маша взяла парочку – на всякий случай. Для обороны в том числе. И, вернувшись к двери, аккуратно просунула лезвие в почти незаметную средь ребристых панелей щель. Когда-то, вспомнила она, еще в другой жизни, мама неудачно закрылась в туалете где-то в привокзальном ресторане, и папа, попросив у повара нож, пошел ее спасать, когда-то… Раздался тихий щелчок, и дверь, поддавшись, открылась.
Первое, что увидела Маша, были подошвы ботинок.
Надя
Она не подозревала, что это так тяжело – быть в бегах. Самым трудным оказалось не просто скрываться, но не выходить на поверхность. Стать подземным жителем, накручивающим бесконечные круги в царстве Мордора. Все эти люди – дурно пахнущие, потные, пытающиеся выбить себе место – нет, не под солнцем даже, а под холодным искусственным светом в мраморных переходах метрополитена в мозаике и бронзе. Построенных для трудящихся, но будто в насмешку над ними.
Наде, пережидающей в «слепом» для камер углу на платформе, иногда казалось, что эти подземные дворцы принадлежали каким-то древним патрициям, но патриции уже давно умерли, и прах их развеян в теплом душном ветре туннелей. А на их место пришли потомки тех, кто в свое время прислуживал хозяевам. Рабы, собравшиеся со всех концов необъятной империи. И Надя брезгливо смешивалась с этой толпой, поглубже натянув капюшон на голову и замерев среди прочих тел в переполненном вагоне, впадала в некий анабиоз, как водоросль чуть колыхаясь в ритме, заданном поездом. И как ни странно, чувствовала себя почти защищенной. Она не знала, откуда может прийти удар, но понимала – тут, среди вечных толп, менее опасно. Кто бы он ни был, тот убийца «идеальных детей», он не из этого царства. Он дышит полной грудью на поверхности. И ждет. Ждет, пока она не выдержит и выйдет из своего подземного лабиринта, чтобы вонзить в нее свое жало.
Надя долго не могла решиться позвать к себе Броню. А вдруг за ней кто-нибудь следит, думая, что она может вывести на дочь Шварца? Надя хмыкнула: Бронислава никогда не была ее подругой, вряд ли кому-нибудь может прийти в голову, что она обратится именно к ней, а не к своим университетским приятельницам. Или вот еще – к придуркам, занятым ролевыми играми. С другой стороны, рассуждала Надя, береженого бог бережет, никто не мешает ей самой проследить за отцовской аспиранткой. Назначить ей встречу уже тогда, когда метро относительно опустеет, и пару раз поменять место для рандеву, внимательно сканируя всех, кто окажется поблизости. Да, именно так она и поступит. И, приняв решение, Надя Шварц села на Кольцевую и приготовилась чуть-чуть поспать, ткнувшись головой в мягкое плечо какой-то толстухи – уже не до брезгливости, надо хоть немного отдохнуть перед встречей.
Маша
Маша тихо прикрыла дверь палаты. Андрей, бледный, с темными кругами под глазами, лежал под капельницей. Но дышал. «Скорая» приехала мгновенно, и Маша, держа громко лающего Раневскую за шкирятник, потерянно смотрела, как Андрея аккуратно перекладывают на носилки, делают внутривенную инъекцию, накладывают на голову повязку… Какое-то дежавю. Она отвезла пса домой, заехала в больницу, где, бессмысленно подержав Андрея за вялую холодную ладонь, выслушала туманные прогнозы лечащего врача: «Черепно-мозговая, сами понимаете. Последствия могут быть разными…» Маша кивала, опустив глаза и судорожно размышляя.
Кто-то охотится за младшей Шварц: кто-то, оказавшийся на даче у профессора, кто-то, кого спугнул Андрей. Ей надо найти Надю. Найдет Надю, а на нее, как на живца, сможет поймать убийцу. Не слишком гуманная мысль по отношению к рыжеволосой красавице, но Маша ничего не могла с собой поделать – она чувствовала к ней стойкую неприязнь. Человеческая жизнь, несомненно, священна. Но трогать Андрея – ЕЕ Андрея! – она никому не позволит.
Итак, думала она, выйдя на шумную улицу из ворот больницы, Надя Шварц знает, что ее ищут, чтобы убить. Возможно, даже знает – кто. Ей нужно найти заимку: к сестре она обратиться за помощью не может, к приятелям по ролевым играм – тоже, остаются лишь подружки по университетскому общежитию… Стоп. – Маша поморщилась. Что-то она упустила, что-то только что дернулось, как больной зуб, в памяти. Федя-ассасин. Добродушный убийца, неудавшийся Надин выбор в возлюбленные и сообщники. Они шли по сосновому лесу и беседовали о сути игр. Он сказал ей тогда, что зима – тоскливое время года. Встречаются игроки только в одном кафе, оформленном под Средневековье, да еще экскурсии организуют иногда в разные интересные места… Маша уже вынимала мобильник из кармана.
– Федя, здравствуйте! Вас беспокоит Мария Каравай. Мне нужна ваша помощь…
И почти увидела, как тот почесал, по привычке, затылок.
– Конечно. Что делать-то надо?
Они встретились прямо на станции метро. К этому моменту Маше удалось получить от оператора Надиной мобильной связи информацию – она в Москве. Перемещается с одного места на другое бодро, что в условиях столичных пробок можно делать только с помощью метрополитена. Таким образом, все возможные версии о десанте Шварц куда-нибудь за город в подвал заброшенной церкви или пещеры отметались, и, напротив, шансы на то, что Надя прячется именно в «потайном метровском месте», как его назвал Федя, увеличивались.