Ошибки в путеводителе
Шрифт:
Прощаясь, я приблизил свое лицо к его большому, очень гладкому лицу и строго спросил: «Скажи, Дима, ты не пытаешь невинных?» Он даже отшатнулся: «Да вы что? Наоборот!» Что именно происходит, когда наоборот, я, правда, не понял. Но уточнять не стал.
На следующий день поехали на Байкал, на остров Ольхон. Проехали поселок Усть-Орда с новеньким дацаном, речку Куда. Земля уже не плоская; серо-зеленые и фиолетовые холмы. Переправились на пароме, приехали в поселок Хужир с широченными улицами, больше похожими на длинные площади. Лежат коровы. Ходят коровы. Интуристы
Омуля продают на каждом шагу: слабо засоленного, горячего копчения, вяленого. Мне больше всего понравился сагудай: сырой перченый омуль сильного засола (это название мне знакомо по Норильску, но вкусовое впечатление иное, незнакомое). У входа в краеведческий музей стоит омулевая бочка – славный корабль.
Мы прожили на Ольхоне два дня, тоже где-то выступали, но по разу в день, без напряжения, в основном купались и гуляли. Здесь очень красиво. Вроде бы и похоже на многое – сосны на песке, те же растения, что в Крыму, – но нет, все другое. Другой свет – как будто с дополнительной белой подсветкой. И еще какое-то сложное «островное чувство», как на Соловках.
В самолете через ряд от меня сидела девушка – ожившая «Мадонна Бенуа», женщина-дитя. Все время полета она читала какую-то книгу, обильно подчеркивая красной шариковой ручкой и чему-то улыбаясь. Чтение явно забавляло девушку; смех, не вырываясь наружу, как-то перекатывался в ее небольшом теле. Меня заинтриговало такое смешливое штудирование, я подался вперед и напряг зрение: девушка читала «Лекции об искусстве» Джона Рескина.
Грузия (2012)
Тбилиси – меланхолический город. Мне показалось, что меланхолия изначально владела гением этого места, но нынешнее состояние города ее по-своему усиливает. По сегодняшнему Тбилиси нужно научиться ходить. Как, впрочем, и по Москве. Но в Москве нужно находить самые старые районы, а здесь – научиться их обходить: сейчас это соединение стройплощадки и ужасной, какой-то окончательной разрухи. Впечатление тягостное. Самый разрушенный район – под монументом Матери-Грузии в самой высокой точке города, удручающе бездарным. В темноте его еще и подсвечивают.
Нынешний облик Тбилиси – это отчасти и психологический портрет действующего президента. Половина старого города выглядит как после землетрясения, а вдоль Куры растут дикарски несуразные и вызывающе дорогие новостройки: дворец правосудия (самый большой в мире) – груда стеклянных ящиков, накрытых блинами на тоненьких ножках; новый мост в форме коровьего седла; две изогнутые трубы неведомого (и непредставимого) назначения. Словно кучу светящихся пластмассовых игрушек вывалили посреди изумленного города.
Первый день уходит на то, чтобы научиться все это не брать в расчет, а ходить по каким-то «средним» местам: страшно обшарпанным, но жилым – живым, трогательным, обаятельным. Нам повезло, мы жили в самом средоточии этой городской жизни, в бывшем еврейском районе, два шага от улицы Леселидзе. Это, похоже, самая милая и веселая улица Тбилиси – изгибается серпантином, сплошь в лавочках, духанах, маленьких пекарнях, обсажена по обеим сторонам старыми платанами с облезлыми стволами. От нее нужно раз шесть свернуть в нужную сторону, и попадешь в наш двор.
Утром ходит мужик-мацонщик, кричит заунывно: «Мацони-и! Малако-у!» Вечером проходишь мимо темноватых двориков, оранжевый свет сквозь листву, старушки на лавочках, стайки детей, группы красивой молодежи… Короче, Иоселиани. Растут виноград, гранаты, фиги. (Есть еще неведомый фрукт схматоли: размером со сливу и вкусом твердого яблока.) Грустно, что когда-то весь город был таким. Нужно было приехать лет двадцать назад.
Боюсь только, что двадцать лет назад с едой было бы куда хуже. Опять вспомнил знаменитую фразу Алены: «Ну, в этот раз мы широко жили: и ели, и нищим подавали». Нищих столько, что на них ушли какие-то реальные суммы. Но основные деньги мы все же проели, хоть это было и непросто. Посещение Грузии – еще и кулинарный туризм. Все эти их хачапури, сациви и аджапсандалы, фаршированные баклажаны, мужаки (маринованные свиные ножки), купаты, перепелки, мясо всех видов и, конечно, хинкали, хинкали, хинкали. Форель и барабулька. Вкусно везде, дешево почти везде. В один из дней мы так зверски проголодались, что в ближайшем ресторане заказали половину меню да бутылку водки, да потом еще одну. Счет принесли на 97 лари (1 доллар – 1,65 лари). На четверых. С учетом чаевых.
Грузинское вино – это, конечно, миф советских времен, но чача заслуживает всяческих похвал.
Какие еще наблюдения? Ездят как в Каире. При общей вежливости автомобилисты относятся к пешеходам, как будто их нет. Как будто это тени, сквозь которые при случае можно и проехать. Понятия очереди не существует. Это не хамство, просто нет такого понятия.
На стене под Мтацминдой граффити: «Я пью за разоренный дом, / За злую жизнь мою» и далее по тексту, только с грамматическими ошибками. Смысл некоторых граффити непонятен: «140 умершы ждет похожести». Жажда мести, что ли?
Но Грузия – это, понятное дело, не только Тбилиси. На четвертый день мы решили куда-то выехать. Сначала недалеко – в Джвари и Мцхету. Сделать это оказалось несложно: согласился первый же остановленный таксист. Зовут Нодари, нашего возраста, поджарый и легкий, с очень морщинистым лицом и живыми черными глазами. Мне понравилось, как равнодушно он кивнул на предложенную цену, а потом не торопил нас ни словом, ни делом. Скорее наоборот.
Уезжать не хотелось. Джвари, мощный храм шестого века, из темно-коричневого туфа, стоит на горе, и оттуда видно, как сливаются Арагва и Кура, «обнявшись, будто две сестры». Трусит мимо худющая лисица – кожа да кости.
Видна и Мцхета, на другом берегу Арагвы, с главным храмом Светицховели – двенадцати апостолов (на табличке написано «опостолов»). Издали Светицховели кажется храмом, каких много. Вблизи понимаешь, что таких больше нет нигде. Одиннадцатый век, восстановлена в четырнадцатом. Зеленоватый и рыжеватый туф. Гениальная.
Мы решили договориться с нашим шофером и на завтра, поехать подальше, в Бетанию. Нам сказали, что туда можно сторговаться за сто пятьдесят лари. Сторговаться не удалось, Нодари даже ужаснулся: «Зачем такие деньги – нет, столько не возьму, мне лишнего не надо».