Шрифт:
Предисловие автора
Для тех, кому эту книгу пришлось ждать год, я подготовил краткие заметки к третьей части, чтобы освежить ваши воспоминания и не заставлять для этого персонажей неловко рассказывать друг другу то, что они уже и так знают.
Здесь я привожу лишь то, что существенно для дальнейшей истории.
1. У Ялана Кендета, внука Красной Королевы, желаний немного. Он хочет вернуться в столицу своей бабушки и жить в богатстве и в безопасности. А ещё он хотел бы помыкать своими старшими братьями, Мартусом и Дарином.
2. Жизнь в последнее время стала несколько более сложной. Ялан всё ещё питает страсть к свой прежней возлюбленной, Лизе де Вир, но она теперь замужем
3. Ялан совершил путешествие с ледяного севера в жаркие холмы Флоренции. Свой поход он начал с норсийцами Снорри и Туттугу из народа Ундорет, а затем в пути встретился с норсийской ведьмой по имени Кара, и с Хеннаном – мальчиком из Ошима.
4. Ялан и Снорри были связаны с духами тьмы и света – с Аслауг и Баракелем соответственно. Во время путешествия их узы разорвались.
5. У Ялана есть ключ Локи – артефакт, способный открыть любую дверь. Он нужен многим людям, и не в последнюю очередь Мёртвому Королю, который с его помощью может выбраться из Ада.
6. В этой книге я использую названия "Ад" и "Хель" для описания посмертной жизни, где путешествуют герои. Хель – так это место называют норсийцы. Ад – так его называют в христианском мире.
7. Туттугу умер в умбертидской тюрьме – там его пытал и убил Эдрис Дин.
8. В последний раз мы видели Ялана, Снорри, Кару и Хеннана в недрах соляной шахты, где обитал маг дверей, Келем.
9. Аслауг утащила Келема в мир тьмы.
10. Снорри прошёл через дверь в Хель, чтобы спасти свою семью. Ялан сказал, что пойдёт с ним, и отдал Каре ключ Локи, чтобы тот не попал в руки Мёртвого Короля. Но нервы Ялана сдали, и он не пошёл за Снорри. Тогда он украл ключ у Кары, а спустя мгновение кто-то открыл дверь со стороны Хель и протащил его туда.
11. Бабушка Ялана, Алиса Кендет, Красная Королева, много лет сражается в тайной войне с Синей Госпожой и её союзниками. Рука Синей Госпожи направляет Мёртвого Короля, а некромант Эдрис Дин – один из её агентов.
12. Красной Королеве помогают старшие брат с сестрой: Молчаливая Сестра, которая видит будущее, но никогда не говорит, и её искалеченный брат Гариус, который управляет своей торговой империей.
13. Война Красной Королевы ведётся из-за изменения, которое тысячу лет назад Зодчие сделали с реальностью – это изменение привнесло в мир магию незадолго до того, как предыдущее общество (наше, примерно через пятьдесят лет) было уничтожено в ядерной войне.
14. Изменение, которое сделали Зодчие, ускоряется по мере того, как люди всё больше используют магию – что, в свою очередь, позволяет использовать ещё больше магии. Этот опасный цикл разрушает реальность и ведёт к концу всего.
15. Красная Королева верит, что катастрофу можно предотвратить – или по крайней мере она должна попытаться. Синяя Госпожа хочет ускорить процесс, веря, что она и немногочисленные избранные смогут выжить и стать богами в том, что последует.
16. Доктор Тэпрут кажется управляющим цирка, но Ялан видел его в воспоминаниях бабушки шестьдесят лет назад – тогда он был начальником безопасности её деда, и с виду был почти того же возраста, что и сейчас…
17. Ошимское Колесо – это район на севере, где реальность ломается, и любой ужас из человеческого воображения может обрести форму. По данным Кары, в его центре расположена огромная машина Зодчих, таинственные механизмы скрыты в круглом тоннеле под землёй длиной во много миль. Пока неясно, какую именно роль оно играет в приближающейся катастрофе…
ПРОЛОГ
В глубине пустыни, посреди дюн, что выше любого минарета, люди кажутся крошечными, меньше муравьёв. Там палит солнце, шепчет ветер, и всё движется – так медленно, что и глаз не заметит, но оттого не менее верно. Пророк сказал, что песок ни добр, ни жесток, но, когда ты в печи Сахара, сложно не думать, что песок тебя ненавидит.
Спина Тахнуна болела, а пересохший язык царапал нёбо. Он ехал, сгорбившись, покачиваясь в такт шагам верблюда, и, несмотря на тонкую ткань шеша, щурился от яркого света. Он не обращал внимания на неудобства. Спина, жажда, натирающее седло – всё это не имело значения. Важно было лишь то, что караван позади полагался на зрение Тахнуна. Если Аллах, да святится трижды его имя, одарит Тахнуна ясным зрением, тогда его предназначение будет исполнено.
Так что Тахнун проезжал раскалённую милю за раскалённой милей, осматривая окрестности и созерцая прорву песка, громадную песчаную пустоту. Позади него, среди дюн, где уже сгущались тени наступающего вечера, змеёй вился караван. Вдоль каравана по склонам ехали товарищи Тахнуна, ха'тари, которые бдительно осматривали округу и охраняли мягких аль Эффем с их оскудевшей верой. Только ха'тари придерживались заповедей и по духу и по букве. В пустыне лишь такое жёсткое соблюдение обычаев позволяет человеку оставаться в живых. Другие люди могли и не умереть, пройдя по пустыне, но только ха'тари жили в Сахаре, и от смерти их всегда отделял всего один пересохший колодец. Во всём они ступали по тонкой грани. Чистые. Избранные Аллахом.
Танхун направил своего верблюда вверх по склону. Аль Эффем иногда давали имена своим животным. Ещё одна слабость племён, рождённых не в пустыне. К тому же они каждый день скупились на вторую и четвёртую молитву, не отдавая Аллаху всего, что ему причиталось.
Налетел жаркий сухой ветер, с тихим шелестом сметая песок с фигурного гребня дюны. Добравшись до вершины, Танхун уставился вниз на очередную безжизненную долину, отутюженную солнцем. Он покачал головой, возвращаясь мыслями к каравану. Глянул назад, в сторону изгиба кромки следующей дюны, за которой его подопечные с трудом продвигались по проложенному Тахнуном пути. Конкретно эти аль Эффем пребывали на его попечении уже двадцать дней. Ещё два, и он доставит их в город. Надо вытерпеть ещё два дня, и шейх со своей семьёй перестанут оскорблять его своими безбожными упадническими выходками. Дочери были хуже всего. Они шли за верблюдами отца и носили не двенадцатиярдовые тобы, как ха'тари, а девятиярдовую мерзость, которая так туго обвивала их изгибы, что почти не скрывала самих женщин.
Изгиб дюны приковал взгляд, и на миг Тахнун представил женское бедро. Он потряс головой, чтобы выбросить из неё этот образ, и сплюнул бы, если б его рот не пересох так сильно.
– Боже, прости мне мои прегрешения.
Ещё два дня. Два долгих дня.
Слегка постанывавший Ветер вдруг без предупреждения взвыл, едва не сбив Тахнуна с седла. Его верблюд недовольно застонал, пытаясь отвернуть голову от жалящего песка. Тахнун голову не отворачивал. Не далее как в двадцати футах перед ним и в шести футах над дюной воздух замерцал, подобно миражу – вот только такого миража Тахнун не видывал за все свои сорок засушливых лет. Пустота пошла рябью, словно жидкое серебро, а потом порвалась, на миг явив какое-то иное место: некий каменный храм, освещённый смертельным оранжевым светом, разбудившим все недуги, которые игнорировал ха'тари, и каждый из них вмиг стал пульсирующей мукой. Губы Тахнуна скривились, словно он набрал полный рот какой-то кислятины. Он с трудом удерживал верблюда – животное разделяло его страх.