Ошимское колесо
Шрифт:
У неё нет лица, лишь воронка плоти, из которой торчат десятки острых змеиных клыков, и с них капает яд. С криком ужаса я падаю с кровати, моя рубашка рвётся, большая её часть остаётся в кулаке существа. Я хватаю ключ и бегу к двери, но никакой двери уже нет. Карабкаюсь назад по полу спальни, а тварь, которая не Лиза, поднимается с кровати. Зажатый в угол, я тянусь, чтобы открыть ставни, но за ними лишь мёртвое небо Ада – там меня ждут вечные муки. В мёртвом свете яснее видно мерцание в тех местах, где миры касаются друг друга, и Не-Лиза выглядит как нечто скорее сделанное, чем выросшее – грязная плоть на старых костях. Она неловко слезает с кровати, дёргая конечностями, и шагает в мою сторону.
В отчаянии
А мгновением позже я уже вываливаюсь в печь Сахара, на обжигающе горячий песок, в раскалённую добела жару, в место, которое пожирает надежду и погребает кости… и чувствую себя великолепно.
– Маршал? – кто-то сильно тряхнул мою руку. – Маршал!
Это бледный дрожащий Бонарти По. Ключ отпустил мой взгляд, и оказалось, что я сижу в коридоре – как раз там, где Гертет сунул его мне в руки.
– Сколько я…
– Думаю, все умерли! – По оглянулся на коридор. Разнёсся жуткий крик, опровергая его слова – такие же вопли можно услышать в пыточной.
– Надо уходить. – Я поднялся на ноги, держась за стену. Было темно, лишь одна лампа тлела в нише между нами и дверью в тронный зал, масло в ней почти прогорело.
– Г-говорят, вы знаете о… твари, которая на нас нападает? – Бонарти ещё не отпустил мою руку.
– Я видел такую в Аду.
– О, Боже. – От его хватки стало больно, так что я стряхнул его руки. – Но вы ведь знаете, как её победить?
Дверь в конце коридора разлетелась на куски, избавив меня от ответа. Там стояла нежить, словно рана на глазу – там, но невидимая. В следующий миг я её мельком заметил – не как воспалённый белый нерв, теперь она скрывалась под призраками, носила серые человеческие души, словно кожу.
Воздух между нами зарябил, на миг показались и исчезли искажённые линии и трещины, одни сверкающие, другие тёмные. Это и был тот рок, о котором нас предупреждал Лунтар. Не смерти, которые нежить сеяла десятками и тысячами, но разрушение мироздания. Такие же трещины я видел там, где на границе между мирами стоял зал судей. А теперь здесь тварь Мёртвого Короля вызвала столкновение двух миров, направляя обитателей Ада обратно в свои тела, в земли живых. По своей природе любая трещина склонна расширяться, и с каждым медленным поворотом Колеса – которое их и создаёт, – трещины будут распространяться всё быстрее и дальше. Ошимское Колесо, может, и находится в бессчётных милях отсюда, но его влияние достигает сердца любого места. Его продолжают крутить громадные недремлющие машины Зодчих, по-прежнему пульсирующие энергией, хотя сами Зодчие мертвы уже тысячу лет.
Нежить приближалась медленно, словно искушая нас побежать. Я знал, как быстро может двигаться эта тварь, и не шевельнулся, поскольку тогда она тут же бросилась бы на меня. Вместо этого я цеплялся за последние оставшиеся мгновения жизни. А у Бонарти не было моего понимания, и он побежал. Он сделал два шага, и нежить ударила его в спину. Она втекла в него – так голодный рот всасывает полоску сухожилия. Я заметил нервно-белое мерцание, когда последняя часть тонкого тела исчезла под кожей, захватив его хребет. Саван нежити из призраков отвалился, когда она вселилась в плоть, и они закружились, словно дым, вокруг парализованного тела.
К счастью, крик Бонарти был коротким, но его боль на этом не закончилась. Мгновением позже по всему его телу открылись сотни порезов, как от бритвы, не глубже толщины кожи. Теперь, когда нежить засела в плоти Бонарти, я бы побежал, но он заблокировал мне путь от тронного зала, а там в дверях столпились трупы с голодными глазами, которых держало лишь желание нежити поиграть со своей едой. Мне некуда было бежать, негде было скрыться.
Бонарти развернулся ко мне, широко раскрыв глаза, скривив губы в неестественной ухмылке. Его кожа начала отваливаться, между параллельными порезами медленно отдиралась дюжина широких полос. Бывает состояние, когда ты так напуган, что уже неважно, куда бежать – главное бежать. Я знал, что за трещинами повсюду вокруг есть двери и нарушенные возможности, и все они ведут прямиком в Ад, но, откровенно говоря, Ад уже явился сюда во всём своём ужасе, и потому я бы предпочёл убежать в какую-нибудь его часть, где не было нежити. Тварь потянулась ко мне красными освежёванными руками Бонарти, с которых свисала содранная кожа. С криком, как кричит человек, которому надо сделать что-то ужасное, например, отрезать себе руку, чтобы спастись от огня, я сунул ключ Локи в ближайшую трещину. Самая ближняя искажённая линия мерцала на стене возле меня, и почти исчезла к тому моменту, как я до неё дотянулся. Ключ попал во впадину и засел там, удерживая трещину. Влажные пальцы Бонарти тянулись к моей шее, и, всё ещё крича, я повернул ключ.
Казалось, в тот же миг мир разломился. Вместо того, чтобы провалиться в дыру, я отпрянул назад, поскольку оттуда вырвалось что-то большое и оттолкнуло меня в сторону. Что-то большое, суровое и быстрое.
Снорри замахнулся над головой, топор прорубил ключицу Бонарти По и глубоко засел в его груди. Тяжёлый сапог сломал рёбра, и викинг высвободил лезвие Хель. Ещё до того, как труп Бонарти коснулся пола, следующий удар норсийца сбоку отрубил ему руку по локоть, и топор дошёл почти до хребта.
Снорри с рычанием рванул за трупом, красная пыль взметалась с его волос и одежды. Изломанное окно в Ад за его спиной начало закрываться – реальность всё ещё могла себя залечить. Едва-едва.
Нежить заставила тело Бонарти ползти под градом ударов топора. Призраки взмыли вверх, пытаясь ослепить Снорри и вцепиться в него, но он их почти не замечал, глубоко врубаясь в плоть человека под собой. Потянулись белые усики в поисках новых тел, в поисках мертвечины, в которой можно поселиться, но северянин резво обрубал их. Если бы нежить была надёжнее связана с плотью, как в форме нерождённого, то тварь могла бы эффективнее управлять мёртвыми и живыми, чтобы восстанавливаться, но эта нежить необдуманно решила поиграть со своей едой, и так плотно связалась с Бонарти, что стала уязвимой.
Резня продолжалась, не стихая. Снорри знал, что его противник глубоко в плоти, лежащей перед ним. Я мельком заметил белизну нежити в том месте, где Снорри перебил хребет Бонарти. Секундой позже тварь начала отвязываться от останков трупа. Но, как и я, Снорри её видел – время, проведённое в мёртвых землях, добавило что-то его зрению. Его топор стал размытым пятном, рубя нежить, которая оказывалась твёрдой в те мгновения, когда пыталась освободиться от плоти. А может время, проведённое в Аду, придало топору Снорри такое лезвие, которое могло попасть даже по нежити, или кровь бесов его заколдовала – в любом случае, оно рубило.
В Тронде есть состязания, которые помогают избавиться от зимней скуки. В одном из них норсийцы рубят топорами пихту толщиной с человека, и побеждает тот, кто первым перерубит ствол. Атака Снорри на нежить была очень похожа на то состязание, и до того, как тварь сбежала из тела Бонарти, она оказалась почти полностью изрублена. В тот миг, как последний нервно-белый усик убрался из окровавленных останков, нежить свернула мир вокруг себя и выпала в мёртвые земли. Снорри со звериным рыком бросился следом. Если бы не моя стратегически подставленная нога, он исчез бы в Аду, преследуя свою жертву. А так он растянулся лицом вниз на роскошных, хоть и испачканных, коврах Гертета.