ОШО "Мастер" Размышления о преображении интеллектула в просветлённого
Шрифт:
Возможно, вы не осознаете, что, когда проходите мимо дерева, оно изменяет свое поведение. Оно становится прямее, прекраснее, выпускает больше аромата из цветов. Кто-то подходит; ему нужно проявить себя как можно прекраснее.
Я преподавал в университете, и рядом с моим факультетом была длинная аллея прекрасных цветов — гюльмахар. Такой цветок не найти в холодных странах; это цветок из самых теплых стран. А когда он зацветает, то вся листва исчезает, и только красные цветы... как будто все дерево воспламенилось, в огне. Это самое прекрасное зрелище. Весь этот факультет окружали деревья гюльмахар.
Я привык парковать
Это он обратил мое внимание... я не присматривался внимательно к другим деревьям, но однажды, как раз когда я парковал свой автомобиль, он вышел из кабинета и остановил меня словами: «Это же чудо! Все остальные деревья гюльмахар» — а там было около пятидесяти деревьев — «погибли без всякой причины; видимо, какая-то эпидемия погубила те деревья. Только ваше дерево все еще живет, все еще зеленеет, все еще цветет. У него, наверное, какая-то связь с вами!»
Я сказал: «Странно... никогда не думал об этом».
Увидев, что остальные деревья погибли, я поинтересовался у садовника: «Что случилось? Почему все деревья погибли?»
Он сказал мне: «Понять не могу. Вся возможная забота оказывается, но они просто продолжают умирать».
Деревья стояли совсем голые, без листвы, без цветов. Проректор сказал мне шутя: «Вы, наверное, что-то делаете; только ваше дерево живет».
Через два года после того, как я оставил университет, я приехал туда снова, и первое, что я сделал, — посмотрел на свое дерево: но оно погибло!
Я собирался выступать, поэтому проректор вышел встретить меня. Он сказал: «Посмотрите! Я же говорил вам, что вы что-то делали с тем деревом. Оно оставалось живым еще семь лет после того, как остальные деревья погибли, но в тот день, когда вы покинули университет, ваше дерево начало умирать. За два месяца оно погибло. Мы испробовали все, но нам не удалось спасти его. И я тоже любил это дерево, — добавил он, — оно ведь было прямо перед моим окном».
Возможно, то дерево каким-то образом сблизилось со мной, и просто ради дружбы оно оставалось живым все эти семь лет. Теперь ученые узнают, что деревья очень восприимчивы. Когда подходит дровосек, чтобы срубить дерево, оно дрожит, и его дрожь можно прочесть на графике, наподобие кардиограммы. Маленький прибор крепится к древу, и он демонстрирует, как дерево чувствует — счастливо ли оно, здорово ли... В тот миг, как дерево замечает приближающегося дровосека... дровосек еще не начинал рубить дерево, но если в его уме есть идея срубить дерево, график внезапно сходит с ума, теряет всю гармонию. Всего мгновенье назад все было гармоничным на графике, а теперь кривая мечется вверх и вниз. Видно, что дерево дрожит; видно, что его сердце обеспокоено.
Странно — оно оказывается восприимчивым к мысли человека. Он еще не делал ничего для рубки дерева, была только идея. Возможно, дерево более восприимчиво, чем мы. А если дровосек проходит мимо без такого намерения, график остается неизменным.
Беспокоится и волнуется не только то дерево, которое он собирается рубить, другие деревья вокруг него тоже начинают испытывать беспокойство и волнение — потому что одному из них собираются нанести вред. Оказывается, тончайшие вибрации от ума человека, собирающегося рубить или не рубить, улавливаются деревьями.
Все сущее чрезвычайно восприимчиво.
Все соткано из сознания.
Если вы переживаете это универсальное сознание, то вас нет — вы остались далеко позади. Следовательно, задача «покорения себя» и «возбуждения в себе огромного сострадания»... Эти утверждения Да Хуэя — абсолютная бессмыслица.
Он говорит: и возбуждая в себе огромное сострадание... Человеку просветленному нет нужды возбуждать в себе сострадание; он обнаруживает, что оно уже есть. Оно приходит с просветлением как побочный продукт.
Мы должны практиковать это. Если вы хотите быть сострадающими, вы должны дисциплинировать себя, вы должны практиковать... вы должны практиковать вопреки себе, потому что, по-существу, вы насильственны и жестоки. В подсознании вы носите всех животных, которых проходили в эволюции.
Но человек просветленный не практикует сострадание. Он даже не думает о сострадании, он просто находит его. Как только его эго исчезнет и как только он постигнет окончательную универсальную жизненную силу как свою собственную — он уже не только часть этого. Здесь есть нечто очень трудное для понимания.
У доктора философии Успенского в его большой работе об учении Георгия Гурджиева «В поисках чудесного» есть одно утверждение. В математике, которую мы знаем, — а Успенский был математиком по профессии — часть никогда не равна целому. Это простая математика. Как может часть равняться целому? Часть всегда меньше, чем целое.
Но, живя с Гурджиевым, медитируя с ним, он констатирует, что наступает момент, когда становится реальной более высокая математика, где часть может быть равна целому, а иногда часть может быть и больше, чем целое. Рассуждая логически, это абсурд, но, глядя на это из перспективы иной, не логической, из перспективы не-ума, я поддерживаю это абсолютно. Есть высочайшая математика, которая принадлежит к не-уму, где часть есть целое
Поэтому когда человек исчезает в целом, то нельзя сказать, что он только часть; он — одно с целым. Он — это целый космос. Проблемы сострадания к кому-нибудь и не возникает — потому что никого другого не осталось вне него! Деревья внутри него, животные внутри него, океаны внутри него, звезды внутри него; все то, что есть, внутри него. Кому же он будет сострадать? Но он испытывает огромное сострадание.
Это так, как будто вы сидите в своей комнате, и больше нет никого. Если вы человек любви, то, несмотря на то, что в комнате никого нет, вы по-прежнему будете излучать любовь, по-прежнему будете излучать сострадание; несмотря на то, что в комнате никого нет, если вы человек истины, вы по-прежнему будете излучать истину.