Осиротевшее царство
Шрифт:
Евсей поспешно вооружил свой нос очками с большими круглыми стёклами в медной оправе, поцеловал печать, а потом по складам начал читать «княжеские письмена».
Между тем граф Милезимо сидел в карете, у дверец которой стояли по обеим сторонам для «охраны» княжеские охотники с ружьями за плечами.
Князь Алексей Григорьевич между прочим написал дворецкому следующее:
«Держи, Евсей, моего лютого ворога Милезимо под строгим караулом. Отведи ему для временного пребывания одну из горниц верхнего жилья, которая похуже; дверь должна быть всегда заперта и ключ у тебя в кармане…
— Ну не было печали, так черти накачали!.. Легко сказать!.. Такую особу, как граф Милезимо, я должен под замком держать, как холопа или невольника!.. О Господи!.. Да где граф-то? — упавшим голосом спросил дворецкий.
— Да всё в карете сидит.
— Так ведите его сюда. Я должен этого немецкого графа холопским обедом кормить и обхождение с ним иметь холопское. Это с графом-то!.. Да в чём он провинился против князиньки? С нашей княжной Екатериной этот Милезимо амур имел, а теперь княжну обручили с императором; уж не через это ли произошло что-нибудь? — вслух раздумывал дворецкий Евсей, поджидая Милезимо.
Наконец графа ввели. Но тут дворецкий забыл приказ своего господина и встретил графа почтительным поклоном.
— Старик, зачем меня привезли сюда? — крикнул Милезимо.
— Не могу знать, господин граф.
— Кто же будет знать, кто? Помни, я состою при посольстве; за меня и твой князь, и все вы, все строго ответите! — продолжал Милезимо.
— Моей вины нет, ваше сиятельство: я делаю, что мне приказывают.
— А если прикажут тебе убить меня?
— И убью, ваше сиятельство! Знаю, что страшный грех приму на душу, а приказа господского не преступлю, — твёрдо проговорил старик дворецкий. — Ну а пока на то приказа нет. Мне только велено держать твою милость на холопском положении, под замком.
— Под замком? Видно, ты, старый дурак, и твой князь с ума сошли? Как вы смеете? За меня вступится мой император. Вы не смеете лишать меня свободы! — горячился граф Милезимо, но это ничему не помогло, и ему пришлось покориться.
Дворецкий запер его в одной горнице и ключ взял себе.
Горница находилась во втором этаже княжеского дома и обширным коридором отделялась от других жилых помещений. В ней находилось одно окно с двойною рамою; в углу были поставлены простая кровать с жёстким тюфяком, два-три стула и стол.
Евсей Наумович в точности выполнил приказ своего «князиньки»: никуда не выпускал графа, кормил «серой» пищей с холопского стола.
В первое время Милезимо отказывался от такой пищи, требовал лучшей, но ему в том было отказано.
— Что же, вы хотите морить меня голодом, что ли? — крикнул граф, отодвигая от себя чашку со щами из свинины.
— Зачем морить голодом?.. Если бы морили голодом, то щей твоей милости не дали бы, — самым невозмутимым голосом ответил ему дворецкий.
— Но пойми, старая дубина, я не могу есть всякую дрянь.
— Напрасно так говорит твоя милость, хлеб насущный — Божий дар, а щи да каша — мать наша.
Однако голод заставил изнеженного графа Милезимо, привыкшего к изысканному столу, есть и грубую пищу.
Так прошло несколько дней, а граф Милезимо всё томился в заключении. Лишённый привычной пищи и воздуха, он побледнел и похудел, стал раздражительным. Он часто ругался со своим «старым тюремщиком», как называл он дворецкого Евсея, и посылал проклятия на голову Алексея Григорьевича, отца своей возлюбленной, но волей-неволей покорялся своей участи и ждал, когда двери темницы будут для него открыты.
Между тем во всей Москве вскоре только и говорили, что о неожиданном исчезновении молодого графа Генриха Милезимо. Рассказывали, что ночью на него напали разбойники и убили; передавали также, что красавца Милезимо похитила какая-то молодая вдова-боярыня, а другие говорили, что граф Милезимо уехал к себе на родину…
Австрийский посол граф Вратислав обратился к канцлеру Остерману за объяснением, куда девался его родич, граф Милезимо, и просил отыскать его. Остерман, как мог, успокоил Братислава и обещал непременно принять все необходимые меры.
— Пожалуйста, ваше сиятельство, поспешите, иначе я принуждён буду довести об этом до сведения своего императора, — с тревогой в голосе проговорил Вратислав. — Да кроме того, отсутствие Генриха и неизвестность его участи сильно беспокоят меня лично. Ведь прошло пять дней, как он исчез, а о нём нет ни слуху ни духу. Я боюсь, не попал ли Генрих в ловушку. Врагов у него здесь немало.
— Какие же могут быть враги у графа Милезимо?
— Вы сами знаете их, ваше сиятельство; они довольно могущественные.
— Кто же они? — притворно удивляясь, переспросил у посла осторожный Остерман. — Уверяю вас, господин граф, я ничего не знаю.
— Ну, если хотите, я назову вам врагов Генриха. Первые — это князья Долгоруковы; они ненавидят Генриха.
— За что же им ненавидеть графа Милезимо?
— И это вы хорошо знаете.
— Уверяю вас, граф!..
— Довольно, ваше сиятельство!.. Я — не ребёнок, которого можно провести пустыми отрицаниями. Да, наконец, я полагаю, вы прекрасно знаете всю щекотливость положения, в которое поставлено этим ваше правительство: ведь исчез не кто-нибудь, а один из представителей нашего посольства!.. Ведь это — повод к серьёзному дипломатическому конфликту. Вы обещаете мне разыскать моего Генриха, вашим словам я верю и потому покидаю дворец наполовину успокоенным.
Граф Вратислав уехал, а Остерман произнёс про себя:
«Да, да, несомненно, это Долгоруковы припрятали Милезимо!.. Их дело!.. Милезимо находился в амурах с княжной Екатериной, вот они из боязни, чтобы он не помешал им обвенчать государя с княжною, и припрятали её прежнего милого дружка. Но так оставить это нельзя, надо принудить Долгоруковых выпустить Милезимо, иначе может разразиться большая неприятность. Надо сейчас же об этом переговорить с князем Алексеем Григорьевичем. А всего лучше я кое-что поразведаю от его дочери; сейчас же поеду к ней в Головин дворец; благо туда мне доступ есть».