Осиротевшее царство
Шрифт:
Тут размышления молодой девушки были прерваны тихим стуком в ворота.
Маруся вздрогнула, но всё же решила подойти к воротам и спросила:
— Кто стучит?
— Это — я… я, Маруся…
Девушка узнала знакомый голос и отперла ворота.
— Здравствуй, моя голубка! — весело произнёс Храпунов, входя в сопровождении Маруси в горницу.
— Здравствуй, господин!
— Что это значит, Маруся? Ты называешь меня «господин»?
— А как же мне звать тебя?
— Зови просто Лёвой, Леонтием.
— Не подобает мне так звать тебя.
— Я — преданный тебе друг… даже больше: я — твой жених. Хоть и не говорил я ещё с тобой об этом, но уже давно порешил в душе стать твоим женихом!
— Жених? Ты — мой жених? — притворно удивляясь, воскликнула молодая девушка. — Смеёшься ты надо мною, смеёшься! — укоризненно добавила она, а сама чуть не задохнулась от радости при неожиданном предложении Лёвушки.
Она чувствовала, что её сердце готово было выпрыгнуть из груди; вся она всеми помыслами тянулась к Лёвушке, так как искренне полюбила его, но в этот момент на неё всё же оказывали влияние предостерегающие слова бабушки Марины, и она решила проверить искренность любви к ней Храпунова.
Между тем он, услышав её замечание, с недоумением, в котором слышалась и укоризна, воскликнул:
— Я?.. Я смеюсь? Да что ты, Маруся?
— Разумеется, смеёшься. Да разве женишься ты на убогой сиротинке?
— А ты одно скажи, Маруся: хочешь быть моей женою? По нраву ли тебе я? — и Храпунов страстно взглянул на девушку.
Этот взгляд яснее слов сказал Марусе, что её милый действительно искренне любит её. Её глаза вспыхнули, лицо зарделось нежным румянцем, и она, потупившись, смущённо произнесла:
— Что спрашиваешь?
— Ты меня любишь, любишь, Маруся? Ведь так? — весь горя страстью, спросил Лёвушка.
— Люблю… Разве можно не полюбить тебя?
— А если так, то пусть пред Богом и пред людьми ты будешь моей невестой. Где твоя бабушка? Я и ей сейчас скажу об этом!..
— Она скоро придёт… Милый, милый, вижу, любишь ты меня честною любовью. А всё же скажу, Лёвушка: не спеши на мне жениться. Обдумай, пара ли я тебе. Ведь ты меня совершенно не знаешь… Кто я? Чья дочь?
— Я люблю тебя, Маруся, и этого довольно. Нет, голубка, свадьбу откладывать я не буду. Правда, про наш союз до времени никто не будет знать — на царской службе я, и много ещё мне и на ней, да и в родной семье устроить надо, чтобы нам своим домком открыто да свободно зажить можно было; но мы всё-таки повенчаемся где-нибудь в подмосковной церкви.
— Боюсь я, Лёвушка, этой спешки!
— Чего же медлить? Ты меня любишь, я тебя тоже; нам суждено принадлежать друг другу. Недели через две и будет наша свадьба. Откладывать надолго нельзя, Маруся! Наш государь в Москве пробудет недолго: после венчания с княжной Екатериной он решил со всем двором в Питер ехать, и мне тогда придётся тоже ехать…
— И меня, Лёвушка, с собою возьмёшь?
— Неужели здесь оставлю? Уж и заживём же мы с тобою! Счастье-то, счастье какое у нас будет! — с увлечением проговорил молодой офицер и крепко обнял Марусю.
Однако девушка ловко выскользнула из его объятий и, вся вспыхнув, проговорила:
— Тороплив ты очень, Лёвушка! Ведь я ещё не жена тебе.
— Скоро и женою будешь.
— Тогда и обнимай, а пока… — и Маруся шаловливо сделала «нос» своему Лёвушке.
Он весело засмеялся, любовно смотря на девушку, а затем стал собираться уходить.
— Пора мне, Маруся.
— А ведь ты хотел бабушку дождаться?
— Спешить мне, голубка, надо; завтра приду и с твоей бабушкой переговорю о нашей свадьбе.
— Приходи, голубчик, буду ждать! А сегодня я провожу, Лёвушка, тебя. Уж очень не хочется мне расставаться с тобою!
— Ох, Маруся, лучше не ходи… Как же одна ты будешь возвращаться?
— Ведь не поздно, да и провожу я тебя недалеко; а может, и бабушку мы встретим.
Храпунов и Маруся вышли из хибарки, которую девушка заперла на замок.
На дворе был небольшой мороз. Только что настал вечер, и луна величаво выплыла из-за облаков, отражая бесчисленными бриллиантами свой свет на мёрзлом снегу.
Влюблённые в разговоре и не заметили, как, пройдя глухой переулок, вышли на Большую Тверскую улицу. Вечер был заманчив, погода располагала к прогулке; Марусе не хотелось возвращаться домой, и она решила ещё немного проводить жениха.
Пройдя несколько по Тверской, они услыхали сзади себя конский топот, весёлый крик и, быстро обернувшись, увидали бешено скакавшую тройку лихих коней, запряжённых в дорогие сани. В них сидел подгулявший князь Иван Долгоруков; он не то пел песню, не то так кричал, сам не зная зачем.
Эта неожиданная встреча была очень неприятна Храпунову: он знал дикий нрав князя Ивана Алексеевича в те моменты, когда тот предавался разгулу. Тогда князь Иван Алексеевич не знал удержу своему самодурству и, так как очень любил женское общество, не давал проходу ни одной приглянувшейся женщине или девушке, несмотря на то, что они были совсем незнакомы ему. Немало проделок такого рода числилось за ним, но всё сходило ему с рук ввиду исключительной близости к императору. Лёвушке всё это было известно, а потому он испугался за свою Марусю — за то, что князь Иван может причинить ей обиду, а потому, обращаясь к своей спутнице, быстро проговорил:
— Маруся, укутай своё лицо; нас догоняет Иван Долгоруков, он наверняка узнает меня и, боюсь, привяжется ко мне. Увидит он твою красоту и Бог знает чего натворить может. Лучше, чтобы он не видал тебя!
Лёвушка не ошибся; когда сани поравнялись с Храпуновым и Марусей, князь Иван узнал своего приятеля и крикнул своему вознице, ударяя его в спину:
— Стой, стой, дьявол!
Кони встали, и князь Иван, быстро выскочив из саней, подбежал к Храпунову.
— Лёвушка, ты ли?.. Да и не один? Вот так скромник! Ну, показывай скорее свою кралю! — громко крикнул он и, близко подойдя к Марусе, стал нагло осматривать её. — Как тебя звать, сударушка? Да что ты кутаешь своё личико? Небось не сглажу!