Осиротевшее царство
Шрифт:
Проходя глухим переулком, Храпунов встретил какого-то горожанина и спросил его:
— Ты, добрый человек, не здешний будешь?
— Здешний, ваша милость, в этом переулке у меня есть домишко, — ответил ему горожанин.
— Так ты, наверное, знаешь, кому принадлежит этот домишко и кто в нём живёт? — и Лёвушка показал на Маринину хибарку.
— Как не знать, господин честной? В этой хибарке живёт колдунья, Мариной её звать, и она, как колдунья и гадалка, и-и как славится!
— Что же, она одна живёт?
— С внучкой.
— Это не та ли, такая
— Она и есть, господин честной… Точно, колдуньина внучка с лица куда красовита. Одно слово, загляденье девка.
— А как её звать?
— Марусей, сиречь Марьей… Но мы все её русалкой называем. Уж очень она на русалку походит, особенно как свои косы распустит, что до самых пят доходят! Наденет на себя белый сарафан, распустит волосы, ну, как есть настоящая русалка.
— Спасибо, добрый человек, за сообщение, я пойду к колдунье, — и Лёвушка направился было к жилищу Марины.
— Ой, не ходи, господин честной, не ходи! Опутает тебя старая колдунья со своей внучкой-русалкой, околдует тебя… Лучше не ходи! — предостерегал Храпунова горожанин.
— Ни колдуний, ни русалок я не боюсь, — с улыбкою ответил Лёвушка и направился к воротам Марины.
— Эх, молодость, молодость! И до чего она доводит: ради красивой девки в колдуньино логовище пошёл, — посматривая вслед Храпунову, с соболезнованием проговорил горожанин.
— Бабушка, вот этот господин спас меня на улице от озорников, — поспешно сказала бабке Маруся, показывая на вошедшего к ним во двор Храпунова.
— Спасибо тебе, господин офицер, большое спасибо, что внучку мою не дал в обиду! — низко кланяясь Лёвушке, проговорила Марина. — Если не побрезгуешь, то зайди в нашу хибарку!
— Очень рад, бабушка! Устал я, так хоть немного отдохну у вас.
Храпунов переступил порог жилища; оно ничем не напоминало, что в нём живёт старая колдунья с молоденькой внучкой-«русалочкой».
Хибарка Марины отличалась большой опрятностью; не было там ни филина, ни чёрного кота — обычных атрибутов колдовства. В красном углу на полке стояли иконы в серебряных окладах; пред ними теплилась лампада; стены были чисто выбелены, пол тщательно вымыт. Посреди горницы стоял резной дубовый стол, а по стенам широкие скамьи, покрытые сукном. Перегородка разделяла горницу на две половины. Во второй горнице было так же чисто, как и в первой; там стояли две кровати с чистыми пологами и со стёгаными одеялами; на одной спала Марина, на другой — Маруся; у неё кровать была покрыта атласным одеялом, а перина и подушки на лебяжьем пуху; тут же стояли и укладка, кованная железом, с нарядами Маруси, и поставец с посудой, в числе которой были серебряные кубки и братины.
— Как у вас хорошо, какой порядок! — осматривая горницу, с удивлением воскликнул молодой офицер.
— Уж какое хорошо!.. В убожестве живём, — скромно заметила Марина, усаживая нежданного гостя в передний угол, на почётное место, и обратилась к внучке: — Ну что же ты, хозяйка молодая, сидишь молча, гостя желанного не угощаешь? Собери-ка закусить гостю дорогому, а я схожу на ледник, бражки да медка принесу. А может, винца желаешь, господин офицер? И винцо у нас найдётся хорошее…
— Не хлопочи, Маринушка, пожалуйста, не хлопочи, — проговорил Храпунов.
— Ты знаешь, как и звать меня? — удивилась старуха.
— Знаю. Знаю также, как и внучку твою звать.
— Ты, ты знаешь, как меня звать? — удивляясь, спросила Маруся у Лёвушки. — Как ты узнал, господин, как звать меня и бабушку?..
— А я — колдун, всезнайка, — засмеялся Храпунов.
— Тебе, батюшка, наверное, кто-нибудь из наших соседей сказал, ведь так? Чай, меня колдуньей старой называли, а внучку — русалкой?
— Так, так.
— И после таких слов ты в нашу убогую хибарку войти не побоялся? Смел же ты, господин!
— Таким уж уродился.
— Ну, я на время выйду, а ты, Маруся, не заставляй гостя скучать, — и, сказав это, старуха Марина вышла.
— Скажи, Маруся, ты давно живёшь здесь с бабушкой? — спросил у молодой девушки Храпунов.
— Давно, очень давно!.. Мне был только год, когда бабушка взяла меня к себе.
— А отца и мать ты помнишь?
— Нет, не помню.
— Верно, отец и мать твои умерли?
— Не знаю.
— Как, ты даже не знаешь, живы ли они? — с удивлением спросил Храпунов. — Разве Марина не говорила тебе?
— Нет, не говорила.
— И про то не говорила, кто твои родители?
— Не говорила, — отрывисто ответила ему Маруся, которой, очевидно, стали надоедать эти вопросы.
— Странно, странно!
— И странного ничего нет. Ведь я — русалочка; какие же могут у меня быть отец и мать? Ты, господин, не веришь, что я — русалка, не веришь? — задорно спросила Маруся у Храпунова.
— Не верю, не верю, — с улыбкой ответил ей Лёвушка, не спуская влюблённых глаз с красавицы.
Маруся заметила это, и самодовольная улыбка промелькнула на её красивых губках.
— Смотри, господин, бойся меня; я — русалка и могу утащить тебя в своё подводное царство.
— Что же, Маруся, с тобою я с радостью пойду туда, да и всюду, куда ты поведёшь!
— Что? Или я уже прельстить тебя своей красотой успела? — прожигай Лёвушку страстным взглядом, спросила красавица.
— Довольно одного взгляда на твою красу, одной твоей улыбки, чтобы полюбить тебя.
— Вот так девка, сразу покорила парня… да ещё какого, офицера! — громко рассмеявшись, проговорила Маруся и быстро стала собирать угощение.
На столе очутились пироги, жареный гусь, яйца, мясо и другое съестное.
Скоро вернулась с ледника и Марина, принёсшая флягу с вином, жбан браги хмельной и ендову с мёдом.
С удивлением смотрел молодой офицер на стол, уставленный разными яствами и питием.
«Такое угощение иметь дай Бог каждому! Ишь понаставили; живут в лачуге, а пьют и едят, как в палатах каменных. Странные, загадочные они люди, непонятные. Но я постараюсь отгадать эту загадку», — подумал Лёвушка.
А в это время Марина обратилась к нему: