Оскал смерти. 1941 год на восточном фронте

Хаапе Генрих

Курившие неподалеку от нас четыре унтер-офицера их орудийных расчетов затушили свои сигареты и неспешной походкой направились к своим орудиям.

Прорыв «Линии Сталина»

«Пора, Дехорн», — сказал я, вылезая из машины и захлопывая за собой дверцу. Дехорн выскользнул наружу с заднего сиденья и накинул на плечи лямки своего санитарного походного вещмешка. Мы стояли у ближайшей к нам 88-миллиметровки. Ее дуло было наведено на блиндаж по левую сторону от разрушенного моста — прямиком на бойницы для ведения огня изнутри. Командир орудийного расчета не сводил глаз со своих наручных часов. «Минутная готовность… тридцать секунд… пять секунд, — поднял он руку. — Одна секунда…

Огонь!» Резкая отмашка.

Мы пристально всматриваемся в блиндаж. Первый снаряд попал почти в цель, но чуть-чуть выше, хоть и снес камуфляж, маскировавший бойницу. Но выстрел из 88-миллиметровки, рядом с которой мы стояли, был лишь одним из дюжин других. Возвышенность, на которой мы находились, в одно мгновение ожила вспышками многочисленных выстрелов, а земля под ногами задрожала. Листья на кустах затрепетали, а направленная вперед взрывная волна от выстрела и спутные волны уплотнения воздуха от летящего практически горизонтально над самой землей снаряда проделали очень эффектную колышущуюся борозду в верхушках высокой травы вдоль траектории его следования к цели. Казалось, что оглушительный грохот одновременных выстрелов десятков орудий всколыхнул не только траву, но и самое небо, а на злосчастную деревню Гомели и на оборонительные укрепления врага по другую сторону от соединительной протоки обрушился адский ураган из стали и огня.

Смертоносный огонь зенитных орудий прямой наводкой по едва просматривавшимся сквозь скрывавшую их маскировку блиндажам перекрывался отдельными отчетливо различимыми уханьями выстрелов «Толстушки Лиины» и утробным воем ее крупнокалиберных снарядов, нацеленных на большой блиндаж по левую сторону от моста через протоку. Другим бункерам тоже довольно крепко доставалось от 21-сантиметровых минометов, а в это же время 10,5-сантиметровые гаубицы, 15-сантиметровые орудия и дальнобойные 10-сантиметровые орудия плотно накрывали своими снарядами занятую врагом деревню.

Пламя стремительно охватывало разрушаемые прямо на глазах дома. В воздух то и дело взметались мощные фонтаны из земли, кирпичей и деревянных балок — деревня Гомели методично, дом за домом, сметалась с лица земли. Нам были хорошо видны фигурки русских солдат, выбегавших из горящих зданий и замертво падавших на улице. Трудно было даже представить себе, что в этом шквальном, несущем смерть всему живому обстреле может уцелеть хоть кто-то. А все это время минометы забрасывали навесом через озеро остальные железобетонные и стальные блиндажи своими здоровенными 21-сантиметровыми минами повышенного взрывного и разрушающего действия. Было просто немыслимо, как это они еще до сих пор стоят на месте. Общая картина разрушений, уже причиненных обстрелом, была просто-таки невероятной. Артиллерия массированно обрабатывала фронтальные укрепления сталинской линии обороны в течение целого часа, показавшегося мне бесконечно длинным. Все это время искусно укрытая от глаз врага пехота терпеливо дожидалась сигнала к своему наступлению.

Ровно в пять утра, практически не прекращая стрельбы, каждое артиллерийское орудие увеличило угол своей вертикальной наводки до условленной заранее величины и перенесло огонь на вторую линию обороны противника. Снаряды пронзительно ревели над головами наших штурмовых отрядов в составе 9-й и 10-й рот под командованием Титжена и Штольца соответственно, которые уже сбегали по склону холма на плоский участок земли, простиравшийся непосредственно до самых Гомелей. Через несколько минут обе роты уже были в пылающей деревне, а за их продвижением пристально наблюдали сотни пар глаз. 11-ю роту мы до настоящего времени придерживали в резерве.

— Давай, Дехорн, — приказал я. — Теперь настал и наш черед!

Мы спустились к подножию холма, пересекли равнинный участок и оказались у самого начала главной улицы Гомелей. Вокруг нас немедленно взвились фонтаны пыли от пулеметных очередей, а несколько пуль просвистело прямо над головами. Стало совершенно очевидно, что по крайней мере отдельные вражеские блиндажи каким-то неведомым образом все же устояли в этом безжалостном обстреле, хотя, насколько мы могли видеть, большинство из них было в очень значительной степени разрушено. Мы втянули головы в плечи и поспешили юркнуть в канаву. Густой дым медленно плыл по деревне и, миновав протоку, повисал над озером и упорно сопротивлявшимися блиндажами. Когда завеса дыма в какой-то момент приподнялась, я заметил, что бой вроде бы сконцентрировался у дальнего конца деревни, недалеко от разрушенного моста.

Стараясь держаться подальше от улиц, то и дело простреливавшихся вражескими пулеметами, мы с Дехорном стали пробираться вперед, используя для прикрытия пылающие дома. На улицах и открытых пространствах лежали убитые русские. Тела многих из них были ужасно изуродованы осколками наших артиллерийских снарядов. Тут мы увидели раненого солдата из роты Титжена. Легкое касательное пулевое ранение плеча. Все втроем мы вбежали в дом, ровно половина которого, судя по остаткам фундамента, была как ветром унесена. Сам дом при этом, однако, не горел. Пулеметная очередь разбила в мелкую щепку деревянный переплет окна и ударила в стену напротив оконного проема.

— Осторожно! — крикнул я. — В задней комнате будет безопаснее.

Оставшаяся половина дома была пуста. За несколько минут мы обработали и перевязали рану. Плечевые кости, к счастью, были целы. Для того чтобы унять боль, я сделал солдату укол морфия, и вскоре она отступила.

— Подходящее место для перевязочного пункта, — заметил я Дехорну, оглядывая уцелевшую часть дома, а затем, обращаясь к раненому солдату, добавил: — Скоро здесь появится унтер-офицер Вегенер. Дождитесь его и передайте, что ему приказано оборудовать здесь перевязочный пункт.

Дехорн вывесил белый флаг перед входом в дом, и мы стали пробираться дальше — туда, где шел бой у разрушенного моста. Передвигались мы очень осторожно, иногда даже ползком, используя для укрытия все, что могли, даже дым. От моста остались лишь торчавшие из воды деревянные сваи, а воду вокруг них то и дело вспарывали пулеметные очереди. Перекрестный огонь велся практически непрерывно с противоположного берега. Блиндаж по левую сторону — тот, что большой, самый ближний к мосту и огня из которого мы опасались больше всего, — был теперь мертвенно тих в результате работы по нему «Толстушки Лиины». Но блиндаж по правую сторону все еще непрерывно отстреливался, да к тому же еще и поддерживался пулеметным огнем из третьего блиндажа, расположенного невдалеке на берегу озера.

На подступах к мосту с нашей стороны, неуклюже раскинув руки и ноги, распластались множество мертвых русских солдат, а тела двоих из них, наполовину погруженные в воду, повисли поперек его деревянных распорок. По всей видимости, они хотели избежать боя с нами и были подстрелены своими же при попытке перебраться на тот берег по обломкам моста.

Наши собственные легкие орудия теперь постепенно перемещались поближе к мосту, и одна из 37-миллиметровок Ноака уже открыла свой огонь по полуразрушенному блиндажу справа, который каким-то непостижимым образом все еще продолжал свое упорное сопротивление. Некогда узкая бойница для ведения огня изнутри представляла собой теперь здоровенный зияющий чернотой пролом, и вскоре в него один за другим влетели целых два наших снаряда. Густое облако дыма, как река, текло по улице в нашу сторону и, клубясь, окутывало собой остатки моста с прилегавшей к ним протокой. В этой почти непроглядной завесе к мосту пробирались какие-то едва различимые силуэты, в одном из которых я с трудом распознал Шниттгера. Было похоже на то, что они намереваются пересечь протоку по уцелевшим обломкам моста, перепрыгивая со сваи на сваю. Я изо всех сил напряг зрение, чтобы проследить за их движениями, но густой дым, скрывавший их от русских по ту сторону протоки, не давал увидеть их и мне отсюда.