Оскар за убойную роль

Литвиновы Анна и Сергей

Из окна его квартиры на первом этаже на тихой Сельскохозяйственной улице виден двор: милый, зеленый. Важно шествует серый кот. Полощется вывешенное на площадке белье.

Ходасевич всматривается. Да-а… А вот, кажется, и они. Одна из припаркованных во дворе машин ему незнакома. Она не соседская. Он никогда не видел ее раньше. Это новенький «Ниссан». Стекла затянуты черной пленкой. Окна наглухо закрыты. Но в машине явно кто-то есть: движок работает – значит, внутри включен кондиционер.

Валерий Петрович радуется, что быстро сумел

обнаружить их. Да они не очень-то и маскируются. Считают его легкой добычей? «Ну, это мы еще посмотрим», – бормочет он про себя.

Ходасевич проходит в большую комнату. Ее окна выходят на противоположную сторону дома. Он внимательно смотрит наружу, не подходя к стеклу вплотную. Рядом с домом, пока он живет здесь, вырос настоящий лес: тополя и березы, давным-давно насаженные жильцами кое-как, в беспорядке, теперь вымахали выше крыши. За окном все тихо, только ветер шумит кронами деревьев – и ни единого следа человеческого присутствия. Без умолку трещат на вечерней зорьке птицы. Если бы кто-то был рядом, тон их щебетанья оказался бы совсем другим – тревожным.

«Дилетанты», – усмехается про себя Ходасевич. Ясное дело: наблюдение организовывал не самолично Птушко-старший. Даже он, семнадцать лет остававшийся без оперативной работы, не допустил бы подобной халатности.

Валерий Петрович прошел в коридор. Достал из встроенного шкафа чемоданчик с инструментами. Выудил из него отвертку. Вернулся в комнату, распахнул окно. Путь наружу преграждала решетка. Ходасевич взялся за один шуруп. Открутил. Потом – за второй. Пока справился с ним, весь взмок. Вернулся на кухню. Взял сигареты, деньги, паспорт, ключи. Включил на полную громкость репродуктор. Мимоходом взглянул в окно: тонированный «Ниссан» стоит на прежнем месте – неподалеку от подъезда.

Валерий Петрович вернулся в комнату. С третьим шурупом он справился быстрее – наверное, вернулся навык. Но больше применять обретенные способности не пришлось: решетка подалась. Теперь она была закреплена только на одной своей оси – сверху. Полковник взобрался на подоконник, отодвинул решетку, пролез в щель. Первый этаж был высоковат. Не раздумывая, Ходасевич прыгнул. Двадцать шесть прыжков с парашютом (пусть тридцать лет назад дело было) сыграли свою роль. Он приземлился мягко и бесшумно. Его, кажется, никто не заметил. Полковник встал на цыпочки, как мог приладил решетку на место и прикрыл окно.

Через десять минут он уже входил в метро. «Хвоста» за ним не было, но, пока ехал, он все равно постоянно проверялся, а один раз, на «Савеловской», резко сменил маршрут, неожиданно вбежав в поезд, уже закрывающий двери.

Через полтора часа Ходасевич открывал конспиративную квартиру. Он предвидел, что события могут развиваться самым неблагоприятным образом, и заблаговременно попросил у Олега Николаевича, своего нынешнего куратора, ключи.

В то же самое время.

Таня

Они

расселись «официально»: Татьяна на своей койке, а Кирилл Евгеньевич – на стуле. Но ей очень хотелось, чтобы он пересел и ласково накрыл ее руку своей ладонью, а она бы – уткнулась ему в плечо…

Одного взгляда на доктора было достаточно, чтобы понять: ему тоже ужасно хочется отбросить все условности-официальности, обнять ее и зарыться ей в волосы…

Но только… стоит ли так спешить? Она ведь этого Кирилла совсем не знает.

– У меня к тебе есть одна просьба, – начала Таня. – Только я хочу, чтоб ты понял меня правильно…

– Я весь внимание, – кивнул Кирилл.

– Я ночью боюсь оставаться одна.

– Из-за этих двух придурков?

Татьяна кивнула.

– Это они избили тебя?

Снова кивок. Глаза ее наполнились слезами.

– Я не отойду от тебя ни на шаг, – заверил Кирилл. – Хочешь, останемся здесь, а хочешь, пойдем ко мне в кабинет. Надеюсь, со мной ты не будешь никого бояться. – Он усмехнулся и самоиронично добавил: – И меня бояться тоже не будешь.

Понедельник, вечер.

Валерий Петрович

Когда стемнело, Ходасевич все-таки вышел из конспиративной квартиры. Во-первых, чтобы осмотреться и наметить пути возможного отступления. Во-вторых, купить себе на ужин и на завтрак провизии – а главное, чаю и кофе. И – самое главное – позвонить из телефона-автомата подруге своей боевой молодости, ныне работавшей в газете «Курьер».

– Здравствуй, Леночка, солнце души моей, – поприветствовал он сорокапятилетнюю деловую женщину и тут же взял быка за рога: —У меня очень мало времени и весьма важное дело.

– Я уже привыкла, что ты звонишь мне только по делу, – печально вздохнула та. – Слушаю тебя, Валерочка.

– Пожалуйста, устрой мне встречу с Анжелой Манукян. Это срочно.

– Анжела Манукян? А кто это? – изумилась Леночка, довольно даже натурально.

– Это твой источник, – терпеливо сказал Ходасевич. – Через эту женщину ты получила документ, компрометирующий депутата Брячихина. Ту самую бумагу, что украли из сейфа моей падчерицы.

На другом конце провода воцарилась тишина: видимо, собеседница решала, какую ей избрать линию защиты. Может быть, все отрицать? Или, наоборот, во всем признаться?

– Валерочка, кто тебе про это рассказал? – вкрадчиво спросила Леночка.

– Ты сама.

По другую сторону провода раздался смущенный хохоток, а потом Лена проговорила:

– Н-да, правильно писали на советских плакатах: «В пьяном виде легко обнять своего классового врага». Чего только не ляпнешь. И ты всему поверил?

– Мне Манукян нужна по совсем другому делу, – поспешил заверить Леночку Ходасевич. – Оно к тому документу никакого отношения не имеет.

– Так я и поверила, – буркнула журналистка, выигрывая время.