Осколки чужой жизни
Шрифт:
— Спасибо. — отпускаю животное и иду к деревянным мосткам, сколоченными нашими, чтобы болотную руду, коренья, травы, да клюкву сподручнее добывать было. Мостки ведут с кочки на кочку, практически на середину болота, где притаился небольшой островок с кристально чистым родником, прозванный нами «Сердцем лесным».
И к нему я иду, медленно… Доски скользкие, кое-где проваливаются — ноги давно уже промокли в грязной, мутной жиже. Ещё чуть-чуть…
Всё дошла. Я на островке, ещё пару шагов — и я у родника.
— Я здесь! — кричу. И Лес эхом отзывается:
— Знаю. Знаю. Знаю.
— Что случилось?
— Дело! Дело! Дело!
— А ради него обязательно нужно мне было сюда идти?
— Надо! Надо! Верховный просил.
— Кто?
— Я! — раздаётся громоподобный глас, и рядом, прямо у моих ног ударяет молния.
— Создатель! — доходит до меня, и я падаю на колени.
— Встань. — не доволен он. — Не люблю.
Голос изменился. Теперь это не гром, это… Словно кто-то говорит у меня за спиной.
Я оборачиваюсь, передо мной мужчина средних лет, абсолютно ничем не примечательный.
— Ялина, не ты ли о помощи меня просила?
— Я. — слегка испуганно говорю. — Просила подсказать, кого выбрать…
— Подскажу. — усмехнулся Верховный. — Но только если ты возложишь на себя всё, что будет потом. Честью, кровью, душой и телом служить будешь будущему королю, королевству. Присягу дашь. И ты, и твои потомки будут служить до последнего вздоха новой династии.
— А мои предки не служили? — усмехнулась я. Усмехнулась, потому что если бы было иначе, Лес давно бы поглотил нас, таков договор заключенный двести лет назад. Особое условие Лесного Царя, заставившее смириться короля Александра с выбором сына. А так, на территорию полей, поселения ни дикий зверь, ни чудища, коих здесь тьма тьмущая, ни лихой человек не заходит: лес не пускает.
— Слово даёшь? — улыбнулся Бог. — А-то знаю вас смертных. Сейчас одно, а как пара рассчитываться придёт, так будет: «Это ж предки, а я молчала!»
Я рассмеялась, уж больно Создатель был похож на покойную княгиню Аларскую. Она тоже всегда говорила, что-то похожее…
— Даю. — торжественно пообещала я. Не могла не пообещать. Во-первых, предложения Бога не противоречило моим планам, наоборот, очень даже им удовлетворяло, а, во-вторых, не мог он быть плохим, раз так на бабушку похож!
— Польщён сравнением. — важно сказал Создатель. — Мне княгиня тоже нравилась.
— Да, она замечательной была. — слегка дрогнул мой голос.
— Ну, что ты. — пожурил меня Верховный. — Ты, это, нюни не распускай — тебе некогда. И про обещание помни!
Наказал и исчез, а я оказалась у своей лошадки, да не одна…
В шагах шести от места, куда зайти моя Бурёна никогда бы не посмела, лежал молодой человек. В крови…
Сиганула быстро к нему. Кошмарная рана на груди от стрелы, кровавая пена на губах. Он ещё жив, хрипит, пытается дышать… Но попусту, зря!
На секунду закрываю глаза, представляю бабушку… Вот она рядом, строгая красивая, всегда спокойная и прямой спиной, тихо вздыхает с выражением «Ну чего ты, дурёха? Ран что ли раньше не видела? Успокойся, всё нормально. Глаза боятся, да руки делают!».
И она права. На охоте случается всякое — и Лес показывал разное. Нет, коль в него пришла женщина или дитё малое грибы, ягоды собрать. Он не трогал, наоборот, хищного зверя уводил, следы завораживал. И даже змеи, комары и прочие твари близко не появлялись, если при сборе, при работе вёл себя человек правильно, достойно, спокойно.
Но охота… Это охота. Какое живое помирать хочет? Поэтому там бывало всякое. Лес при охоте не уводил, не прятал, не помогал, не вмешивался. И если и встречались человек со зверем или чудищем лесным, так всё было, как было. Силой, хитростью, ловкостью да удачей мерились…
И не раз бывало, что возвращался охотник с пустыми руками. А сколько ранений, травм, да крови… Хорошо, что смертей не бывало. Как мы Лес берегли, так и он нас. Сколько раз бывало, что зверя от раненого в самый последний момент отводил, а кому-то из княжеской семьи присылал птицу-синицу с кровавой травой в клюве. И мы находили, спасали, лечили.
Ялина, вдох-выдох. Думай, вспоминай…
Взяла кинжал. Отрезала кусок белого полотна с рубашки, благо длинная была. Его я ополоснула в крови незнакомца и держала до тех пор, пока красным цветом не окрасился, затем бегом к Бурёне. Тряпицу подвязала к седлу на видном месте.
— Людей приведи! — приказала лошадке. Она посмотрела на меня умными глазами, отошла на несколько шагов и пустилась вскачь. Не зря, её отец обожал, да и моей любимицей она была!
Лошадь ускакала, а я вернулась к незнакомцу. Разрезала его рубашку, свои рукава надрезала, оторвала, чтобы из общих ошмётков ткани ком поплотнее создать, да рану на груди заткнуть…
Я стояла на коленях, прижимала тряпки, смотрела в лоб мужчины(только в лоб, не хотела видеть, как стекленеют глаза незнакомца, не хотела рассматривать, запоминать, приметы искать) и говорила, говорила, говорила… О том, что его обязательно спасут. О том, что помощь скоро будет. О том, что он обязательно, скоро вернётся домой. Обязательно…
И пусть он меня не слышал, не мог слышать в таком-то состоянии или слышал, но не мог разобрать слов… Это неважно, потому что в те минуты я говорила для себя и только для себя. Я себя убеждала, что всё будет хорошо. Потому что… Потому что я должна была оставаться спокойной. Не останусь — и причиной смерти буду я, со своей неудавшейся помощью, а не тот, кто вознаградил дырой!
Наконец, послышался такой желанный, такой долгожданный конский топот. А потом не доезжая, люди стали кричать..
— Княжна! — наш кузнец Алесь, но все его звали Сивым. Мужчина небывалой силы. Он один на медведя ходил, за что собственно и поплатился… На Войну он с моим отцом не пошёл. Из-за хромоты остался с нами, по поводу чего долго сокрушался, пока к нам уведомления о смертях, смертях и смертях приходить не начали. Так что, в итоге, он ещё и благодарить должен того медведя, с которым повстречался.