Осколки льда
Шрифт:
– Ну как ты, друг? Хреново выглядишь…
Покойник поднял висящую ремнём руку, с удивлением посмотрел на культю. Затем спокойно вытер запёкшуюся на лбу кровь лохмотьями свитера.
– Кто бы говорил… Влад, скажи: почему сейчас? Почему ты пришёл только сейчас?!
– Тише, Макс, не шуми. Я почувствовал, что ты нуждаешься в помощи. Думаешь, проще всего покончить с ЭТИМ? Свести счёты с жизнью, и пусть те, кто тебя довёл до края, пожалеют! Пусть плачут, суки! Да?
Мертвец поперхнулся кровью, схватился за живот и осел на пол. Извиваясь согнутым в знак вопроса позвоночником,
– Это не помогает, я пробовал…. Знаешь, что там за кулисами? Ни-че-го. Нет рая, ада, чистилища. Только серое ничто наедине с несбывшимися мечтами. Зачем нужна преисподняя, если злоба, бессилие и жалость к себе сварят быстрее?
Ребёнок внутри меня хочет обнять покалеченное создание, и, возможно, тогда жизнь включилась бы на реверс. Мы вновь окажемся там, среди прогнивших балок приюта.
Чушь! Прошлого не вернуть! Я вспыхнул:
– Так, ты пришёл меня переубедить? Ради чего? Ты мёртв! Мёртв! И Стася тоже!
Друг почувствовал угрозу. Съёжился, прикрыл лицо:
–Тебе нужно лечиться, Макс. И бороться за то, что по-настоящему дорого…
– Ты боролся, а? Как ты посмел, сыкло? ПОЧЕМУ ТЫ БРОСИЛ МЕНЯ?!
Владик не ответил. Растворился. Трусливый крысёнок!
Фонарь умер окончательно. Ноздри вдохнули затхлый запах грибка и гнили. Зашумели ржавые коммуникации водопровода, зашуршали по углам крысы. Потёк испариной. Ногти до крови впились в ладони.
***
Густая венозная кровь цедит сквозь пальцы. Ледяная ладонь держит крепко, как единственную на этом свете опору, искусственный позвоночник и вертикаль к центру Земли. Хрустят окоченевшие суставы. Белые, потерявшие пигмент ноги, кажется, вот-вот сложатся, но ступни намертво прикипели к кафелю.
Я помог любимой выбраться из ванной. Вода в резервуаре бордового цвета бурлит, вальсирует воронкой у слива. Стекает по синюшной коже. Жидкость рвётся домой, внутрь хозяйки.
Начал с ног. Бережно вытер бескровные рёбра и спину. На влагалище проступили синевато-желтые пятна – признак высыхания. Окоченение продолжило путь до ореолов на груди, по шее и выше к кончикам губ. Любимая смотрит белесыми мутными глазами. Мышцы расслаблены, челюсть отвисла на бок, но я-то знаю: она так улыбается. Укрыл простыней, прижал к себе погреться теплом. Скромница плетётся, неловко переставляя ноги.
Сгоревшая квартира не вызывает ностальгии. Обугленные стены, огарки дивана, на котором мы так часто трахались. Нет, это сейчас не важно.
– Представляешь, любимая: мне приснилось, что ты умерла?!
Девушка с интересом повернула голову. Сшитые нитью губы прошипели, но я не разобрал. И когда комнату успели заполонить куклы? Резиновые «ляли» качают ручонками, механическим голосом ноют в унисон: «МА-МА, МА-МА, МА-МА». Запах горелой пластмассы дразнит нос.
«МА-МА, МА-МА, МА-МА». Плач становится громче, настойчивее. Теплая субстанция потекла из ушей, горят барабанные перепонки. Комната начинает вращение, пол целится в переносицу. Куклы делятся, словно клетки, множатся, сдавливают тоннами жёсткой резины. Просыпаюсь под хруст позвонков и треск дробящихся костей…
***
6 марта 2006 год
Сигодня прихадила
Я хател рассказть ей всё что знаю но ни мог только пустил слюну. врач сказала чтоб миня гатовили к пе-ре-воду
Лина кричала что нет я там не вызживу. врач сказала что это ни ей ришать и если будит мешать Уволит .Сказала что какая то КВОТА закон-чи-лась. Дайте нимного времини я его усынавлю сказала Лина. У тибя самой ни гроша за душой сказала главная врач.
Кагда Главная врач ушла я сказал лине что ни хачу чтоб
мама пачему изза миня все всигда плачут… я хачу умиреть но у миня это ни получается все гаварят што я для них полезен и всё.
Я вспомнил: с первого вздоха меня окружали знаки. Глазами грудничка я рассматривал цветные картинки брошюр: «ВИЧ – выход есть!», «Подари жизнь!» и прочие фальшивые лозунги адептов социальной рекламы. Создатель, ты ли пожелал, чтобы каждый день я задавал себе бинарный вопрос: жить или не жить? Бороться или сдохнуть, как нежеланный зародыш?
Как общий разум грибницы больные детки преследовали единую цель: найти лучик света в плесневелом подвале. Бороться, не сгнить.
Почему брезгливые стервы не утопили беспомощного кутёнка в ведре? Неестественно большая для новорожденного голова всплывала бы. Ноздри конвульсивно раздувались, черпали воздух. А каучуковое забрало вантуза загоняло глубже под воду, пока капельки жидкости не проникнут в лёгкие. Под предсмертный хрип растворятся в атмосфере крайние пузырьки воздуха. Ведро с посиневшим телом сольют в помойную яму вперемешку с отходами столовой.
Твари с рождения прививали, что у меня «злая» кровь. Мысль, как прион поселилась в мозгу, годами стачивала подкорку. В ноздрях по сей час теплится запах латексных перчаток. Мама, а я ведь до трёх лет ни разу не ощущал тепла и нежности человеческой руки…. Лишь холодную резину, пропахшую спиртом. Может поэтому, впоследствии, я находил последнюю пристань на дне стакана.
Мнительные медсестры истерили, если кто-нибудь поранится. Выгоняли в холодный коридор, чтобы провести тотальную обработку и кварцевание. Дезинфекция длиной в жизнь. Убивает медленно и мучительно.
Будучи ребёнком я выпускал колючки, используя главный козырь. Рисовал красным фломастером ранку на руке. Верил, что это отпугивает плохих людей, вроде оберега.
***
Истории болезней велись фиктивно. В большинстве случаев силами медсестер переписывалось что-то из ранних эпикризов других пациентов, зачастую уже покойных. Подопечные получали неправильное лечение, от которого нарушалось и без того шаткое душевное равновесие. От постоянных передозировок больные страдали паническими состояниями, наедине с внутренним зверем помышляя о суициде. Страшно подумать, что подобная терапия – чей-то план по уничтожению злокачественной опухоли человечества.