Осколки нефрита
Шрифт:
Она не ответила.
— Выходи, и я остановлю кровь.
— Ты убил их, — ответила Джейн. — И меня хочешь убить.
— Если бы я хотел тебя убить, малышка Нанауацин, ты бы уже была мертва. Выходи сейчас же.
Джейн медленно выбралась наружу, рассеянно почесывая перестающие зудеть шрамы и вытирая кровь, которая заставила рубашку и волосы прилипнуть к коже.
— Почему ты назвал меня этим именем? — спросила она, выбравшись наружу.
— Это твое имя, — ответил индеец. — Тебе дали его задолго до твоего рождения.
— Мое имя — Джейн Прескотт. —
Индеец кивнул:
— Так назвала тебя мать. А это, — он провел пальцами по обезображенному лицу Джейн, — дает тебе другое имя. Нанауацин. Повтори.
— Нанауацин, — повторила Джейн. От прикосновения индейца нос перестал кровоточить и зуд в шрамах совсем прекратился.
«Он убил двух матросов только ради того, чтобы поговорить со мной», — подумала она.
— Хорошо. — Индеец быстро слизнул кровь с кончиков своих пальцев и отвел доску в сторону. — А теперь иди и ложись спать.
Джейн зевнула так, что хрустнула челюсть.
— Ой, — охнула она и полезла внутрь.
«Нанауацин» — это слово порхало в голове, словно мотылек в поисках пламени. «Это мое имя», — подумала она. Последнее, что услышала Джейн, был шорох осторожно задвигаемой на место доски.
Атлькауало, 8-Кролик — 8 января 1842 г.
Год уже подходил к концу, а Тлалок все еще спал, проснувшись лишь на мгновение, чтобы проверить расстояние до солнца. Наступило время холодов, и солнце ослабело.
Дни Пятого солнца сочтены, подходит срок, когда людей поглотит земля и они возродятся. Нанауацин, Покрытый язвами, был жив и начал пробуждаться в девочке. Когда Пятое солнце зайдет, они вернутся в Чикомосток, к началу начал, и там она снова взойдет на алтарь, принося жертву, которая возродит мир. И тогда вернется Тлалок и станет властелином новой эпохи.
Снова оказаться в земле, под корнями, чтобы наблюдать за работой Того, кто заставляет все расти, — скоро, уже скоро. Сначала путешествие на запад, к Чикомостоку, лежащему под небесами, с которых пришли мосиуакецке. Там опасно — непонятно почему. Чем могут грозить духи беременных женщин? И все же… Он шевельнулся и забормотал во сне. Запад — опасное место, место расплаты; место, где можно завернуться в землю как в одеяло и ждать барабанного стука дождя, завернуться в землю и слушать голоса корней, возносящих хвалу Тлалоку…
Арчи пришел в себя и закричал — рот забит грязью; грязь забилась в уши и заглушает крик; руки и ноги связаны, невозможно дышать. Он попытался подняться, но тяжесть навалилась на грудь и не пускала, выдавливая воздух из легких. Он ворочался из стороны в сторону, а руки оставались прижаты к бокам, и грязь меланхолично чавкала, заглушая его сдавленные вопли. Он ничего не видел, и с каждым паническим выдохом ледяная жижа все сильнее давила на грудь.
«Только не так, — подумал Арчи, — ради Бога…»
По лицу заструилась вода, смывая грязь. Он расслышал невнятные голоса и понял, что все еще выпускает из легких остатки воздуха в оглушительном вопле. Сильные руки схватили его за шею, поддерживая голову над поверхностью жижи.
Он конвульсивно вдохнул, втянув в себя немного воздуха и много грязи.
— Ну-ну, тише, — сказал кто-то, вытирая его лицо и отгребая грязь, пока Арчи не высвободил плечо и не вытащил руку.
Захлебываясь в грязи, глотая ее вместе с воздухом, Арчи протянул руку вперед, ухватился за что-то и потянул. Вывалившись из неглубокой ямы, он зашелся в кашле, словно чахоточный, и наконец смог свободно вдохнуть. В узкие окна в покрытых сажей кирпичных стенах пробивался тусклый свет, и Арчи сосредоточился на нем — пылинки в солнечных лучах стали для него доказательством, что он не отправился в ад.
— Сэр, дышите медленнее. Так воздуху будет легче пройти и меньше вероятность, что за ним последует грязь. — Гладкие фразы и акцент выдавали образованного южанина. Сюртук и воротничок некогда модного костюма заляпаны грязью; волнистые темные волосы, спадающие на высокий лоб; глубоко посаженные глаза; аккуратная бородка.
«Он спас мне жизнь», — подумал Арчи. Жижа была ледяная, и его бросило в дрожь.
— Это пивоварня? — Арчи навалился на отрубленный корень, за который он слепо уцепился, но ноги ниже колена все еще оставались в грязи.
Его спаситель снова принялся отгребать грязь.
— Да, подвал. Забытое Богом место, — сказал он, высвобождая правую ногу Арчи.
Вытащив левую ногу, Арчи поморщился от сильной боли в бедре. Он вдруг вспомнил Ройса с ножом и карлика…
Заметив, что Арчи нерешительно потянулся к левому уху, незнакомец перестал копать.
— Боюсь, там мало что осталось, — покачал он головой. — Однако не загноилось, бог знает почему.
Это замечание неожиданно озадачило Арчи. Он на мгновение задумался.
— Не загноилось? А сколько времени я здесь провел?
— В подвале? Я думаю, меньше суток. Похоже, погребение вам ничуть не повредило. По крайней мере, никаких последствий, которые нельзя исцелить вот этим. — Спаситель Арчи вытащил резную оловянную флягу — еще один признак богатства либо воспитания, казавшихся неуместными в данных обстоятельствах. Арчи взял флягу и сполоснул забитый грязью рот глотком крепкого виски.
— А в Старой пивоварне… — незнакомец помедлил, — дней двадцать, пожалуй. Да, завтра будет три недели.
Арчи непроизвольно сглотнул.
— Три недели?!
— Верно, три недели. Трудно себе представить, не так ли? Вас… э-э-э… привезли сюда поздно ночью двадцатого декабря, а сегодня — так, сейчас еще только светает, — сегодня восьмое января. Будем считать, что это был мой новогодний тост. За все былое, ну и так далее. — Незнакомец улыбнулся, но улыбка тут же исчезла, и он наклонился вперед, внимательно глядя на Арчи: — Как вас зовут, мой воскрешенный друг?
— Что? — «Три недели!» — Прескотт. Арчи.