Осколки нефрита
Шрифт:
— Последний раз я был известен как «Нецауальпилли», но это не мое имя. Имена здесь не имеют значения.
— Хорошо.
Нецауальпилли? Советник Монтесумы по имени Нецауальпилли был обвинен в колдовстве. Согласно ацтекской легенде, он предсказал прибытие Кортеса, а потом исчез — поговаривали, что он прячется от испанского нашествия где-то в пещере. Стин никогда не связывал эту легенду с чакмоолем, хотя, возможно, и следовало бы. Судя по всему, Нецауальпилли был искусным политиком.
Стин занервничал. Пожалуй, слишком наивно было думать, что можно прожить две тысячи лет и не научиться
Стин собрался сесть в кресло, которое только что освободил Макдугалл, но затем передумал и вместо этого проделал ритуал замены цветочка в петлице: завернул увядшую розочку в носовой платок и выбросил в корзину для бумаг. Как всегда, привычные действия успокоили его. Стин поправил галстук и приготовился начать свою речь.
Однако чакмооль не дал ему и рта раскрыть.
— Стин, что ты собой представляешь?
Вопрос ошеломил Стина, и он задумался на несколько секунд, прежде чем ответить.
— Я дальновидный человек, — наконец ответил он. — Человек, который творит историю.
Чакмооль улыбнулся:
— Кто угодно может попасть в анналы истории — не только пророки, но мелкие преступники и убийцы.
Он что, намерен вести интеллектуальные дискуссии? Хотя почему бы и нет: больше трехсот лет у чакмооля не было возможности поговорить с человеком. С другой стороны, чакмооль все же не совсем человек, и кто его знает, о чем говорят боги?
— Не спорю, — ответил Стин. — Однако убийцы просто записывают и комментируют. А пророки — и провидцы — диктуют то, что будет записано.
— Возможно. И тем не менее, сколько пророков остались, не замечены и позабыты?
— Подобное наверняка случалось. Но великое остается. Невежество и посредственность — это препятствия, которые нужно преодолеть.
— Вот как? И ты намерен проявить упорство?
У Стина появилось ощущение, что он принимает участие в одном из диалогов Сократа, играя роль Крития или еще какого-нибудь наивного дурака.
«Я должен перехватить инициативу, — подумал Стин. — Показать ему, что не позволю себя недооценивать».
— Намерен, — сказал он. — По сравнению с тем, что мы собираемся сделать, подвиги Цезаря покажутся выходками дворового хулигана. Вновь разбудить бога — настоящего живого бога, рожденного из крови его народа; существо, принадлежащее этому миру и в то же время, выходящее за его пределы, — этого никто никогда не делал. Никто даже представить себе такое не мог. А мы сделаем.
Чакмооль неразборчиво проворчал что-то себе под нос и щелкнул пальцами, указывая на дождь за окном.
— До того как появились люди, до того как появился я, Тлалок уже существовал. Тот, кто заставляет все расти, не нуждается в верующих, чтобы жить. Это люди в нем нуждаются. Он вовсе не младенец, которого можно пробудить ото сна соском твоей веры. — В тихом голосе чакмооля разгорался гнев. — Ты думаешь, могущество получает тот, кто кормит богов сердцами? Широкая Шляпа, могущество приходит к тому, кто верит, и люди, даже если они позабыли это на тысячу лег, со временем все равно вспомнят, что Тлалок живет не в дыме жертвенных костров. Он дерево, из которого сложен костер. Он земля, и он вода. Познать его означает почувствовать мощь земли и воды, молить о молнии, стоя по колено в воде. Были и другие до тебя — те, кто считал, что страх перед богами дает власть. Тлалок видит таких людей, и Тлалок не сидит, сложа руки.
— Вот именно, — горячо заявил Стин. Этот допрос уже начинал его раздражать. — Тлалок не сидит, сложа руки! Это благодаря ему я нашел твое покрытое плесенью тело в вонючей норе — потратив на поиски тридцать пять лет жизни! Это благодаря ему ты проснулся точно в предсказанный мной момент. Это благодаря ему я выбрал ту самую девчонку из тысяч, рожденных в тот же день. И уж конечно, благодаря ему мы все собрались здесь — опять-таки, как я и планировал, — располагая достаточным временем, чтобы зажечь огонь Шестого солнца. — Стин обнаружил, что его трясет — как от ярости, так и от недовольства собой за то, что потерял самообладание. — Посмотри на нее! — бросил Стин, указывая на девчонку. — Еще неделя, и от шрамов не останется и следа. Разве это случайность?
Когда Стин показал на нее, девочка дернулась, словно хотела прикоснуться к лицу, но остановилась и сложила руки на коленях. Чакмооль улыбнулся, видя ее смущение.
— Еще немного, Нанауацин, — мягко сказал чакмооль. — Скоро, драгоценный мой нефрит. Скоро ты снова станешь здоровой и будешь готова завершить свой путь. — Он еще на мгновение задержал на ней взгляд и обернулся к Стину: — Все, что ты сказал, правда. Но ты похож на человека, похваляющегося роскошными одеждами, в то время как его раздетые догола дети стучат зубами от холода. Твои слова — это шелуха, брошенная в воздух, чтобы скрыть урожай твоих деяний. Ты сам создал все препятствия, а теперь гордишься их преодолением. Именно ты позволил Прескотту захватить талисман с моей накидки, и именно благодаря тебе Прескотт выжил и был помечен Глазом Древнего бога. Эта отметина привела его к Таманенду, и теперь Прескотт носит защиту Древнего бога, словно плащ. И кто-то еще, кого я не могу увидеть, помогает ему. Зачем? Из желания отомстить тебе. А теперь расскажи мне, как велики и как благородны были твои успехи.
Стин совсем растерялся от нескрываемого презрения в тоне чакмооля.
— Сколько людей пытались это сделать? И кто из них преуспел? Никто. Тебе не обойтись без меня! — Стин брызгал слюной. — Что ты знаешь о правительстве помимо храма и костра? Что ты знаешь о деньгах? Ничего. Я нужен тебе, чтобы на твоих драгоценных алтарях всегда текла кровь. Никто не станет добровольно выстраиваться в очередь, чтобы ему вырвали сердце.
— И снова полуправда. — Чакмооль пренебрежительно отмахнулся. — Кто-то должен управлять, это верно. Но не обязательно именно ты.
— Ах не обязательно! Черт побери, да ты мне обязан!
«Слишком дерзко», — понял Стин, когда слова сорвались с языка, однако ему уже было наплевать. Чтобы этот… этот знахарь… обращался с ним как с лакеем!
— Да, Прескотт мешается под ногами, и девчонка действительно сбежала. Но ведь я пометил ее для тебя. Что бы ни произошло, она в конце концов очутилась здесь. И именно я это сделал. Без нее тебе пришлось бы заползти обратно в свою нору еще на пятьсот лет!
Чакмооль кивнул, словно желая умиротворить Стина.