Осколки потерянной памяти
Шрифт:
Совсем скоро в трактире кто-то из ватаги начал пьяно плакать, уткнувшись лицом в стол, кто-то громко храпел, сползая головой по стене.
Иван сердечно попрощался с товарищами и ушёл домой.
С утра за Иваном срочно прислали человека из конторы.
Искали.
Он не показался никому из посыльных, предупредил жену, чтобы отвечала всем, что его дома нет и что завтра он непременно будет в конторе. А сам спустился в свою мастерскую, заперся там от всех и крепко задумался.
К середине дня Иван Сироткин справился в подвале со всеми назначенными делами.
Под конец повертел в руках круглую, маленькую, в пол-ладони, плоскую чугунную пепельницу, подарок господина из Риги, полученную летним днём, когда на городской пристани спас его собачонку, упавшую в воду.
Иван взял остро заточенную стамеску, твёрдо нацарапал на донышке пепельницы несколько линий и букв. Положил пепельницу на верстак и грохнул по ней фунтовым молотком. Потом каждую из получившихся половинок разбил ещё пополам.
Не стал обедать, крепко обнял жену, дочек по очереди и ушёл.
Сказал жене только чего-то загадочное, совсем уж непонятное.
– Я в контору. Если что со мной будет, пусть дочки железки в своём приданом не выкидывают.
На следующий день весь провинциальный Рыбинск гудел от слухов и разговоров.
Много обсуждалось ограбление и смерть специального посыльного фирмы Нобелей, который приватно вёз драгоценности и золотые украшения, полученные за тайные услуги по продаже иранской нефти.
А то, что на Жареном бугре, на высоком волжском берегу, неподалёку от города, нашли здоровенного, бородатого бурлака, всего изуродованного, изрезанного ножами, жители говорили меньше. Дело-то было, скорее всего, пьяное, привычное.
Бурлак ещё был жив, когда его заметили мальчишки; те говорили, что он успел перед смертью прошептать: «Пепел…, железки берегите…, все вместе».
В этот же день в доме номер двадцать семь по улице Крестовой появилось необычайно много людей. С обыском пришёл квартальный городовой, другие полицейские чины в плотных зимних шинелях с башлыками, и молчаливые господа в штатском, в меховых шапках.
Искали везде, искали подробно.
Один господин, не снимая лайковых перчаток, даже поддел мизинцем крышечку дешёвой деревянной шкатулки, оклеенной мелкими розовыми ракушками.
Брезгливо поморщился, особо не стал глядел внутрь, не рассматривал пуговицы, ленточки и булавки.
Полицейские не успокаивали жену и дочек Ивана Сироткина, просто согнали их, плачущих, в угол их жилого подвала, перевернули всё небогатое семейное имущество, долго искали и в мастерской, но ничего, кроме простенького верстака, пустого кирпичного пола, усыпанного опилками, деревянной пылью, мелкой стружкой, и обычных столярных инструментов, они там так и не нашли.
Потом жизнь пошла быстро, своим чередом.
Дочери погибшего бурлака удались все, как одна, статными, высокими и красивыми.
Сёстры были невестами бедными, да женихи им попались добрые и любящие.
Старшая дочь Ивана Сироткина скоро вышла замуж за парня из финского города Турку, который в то время работал мастером в местном паровозном депо, давно уже ухаживал за ней, и уехала с мужем к его родным. Они даже не стали ждать зимнего мясоеда, чтобы правильно сыграть свадьбу, а просто обвенчались в храме Воскресения Господня и уехали.
Прошли годы, миновала и тяжело качнула весь мир мрачная кровавая волна первой большой войны. Она разбила, смешала и разметала по чужим сторонам миллионы ярких и красивых жизненных сюжетов, разлучила множество любящих и преданных друзей.
Воды морей содрогались, континенты чуть отдалялись берегами, оружейная сталь и чугун враждебных конструкций окончательно раздавили почти все прекрасные человеческие отражения удивительно счастливой эпохи.
Вторую дочь Ивана, которая вышла замуж сразу же после революции, муж тоже увёз из Рыбинска. Он был немолод, одно время работал конторщиком в автомобильном «Руссо-Балте» и, по окончанию выгодного контракта, новая семья отправилась в Петроград, а оттуда – уплыла на пароходе в шведскую Карлскруну.
Двое уже долго шли по берегу моря, но возвращаться домой им совсем не хотелось.
Говорили, спрашивали, отвечали, смеялись.
Вдалеке кружились молчаливые белые чайки, кренились парусами далёкие яхты.
Мелкие тёплые волны плескались по босым ногам, светило высокое солнце, ветер шевелил светлые волосы мальчишки и тёмные косички девочки.
– Да, наши отцы разные…
– Мой папа постоянно сердится, говорит, что никогда не позволит нам с тобой жениться. Ему не нравится, что твой отец такой странный…
– Почему странный?
Мальчик остановился.
– Папа говорит, что человек, который упрямо ищет придуманные сокровища, совершенно непрактичный в нормальной жизни. И бабушка у тебя была русская…
– Ну и что?
– Папа говорит, что это неправильно. И что сам ты больной…
– Дурак твой папаша! Надутый индюк!
Светловолосый резко повернулся и быстро пошагал по берегу.
– Басти! Басти, постой!
Девочка догнала мальчишку, взяла его за руку.
– Басти, не сердись! Это же не я так думаю, просто я честно рассказала тебе, что говорит мой отец.
– Спасибо, Лиза. Извини меня за глупые слова.
И снова – мелкий прибой, нечаянные брызги тёплых волн.
Лиза говорила меньше, смотрела под ноги, молчала.
– Ничего! Скоро, совсем скоро, после школы, я пойду работать, я же умею хорошо играть на аккордеоне. Меня возьмут в любой городской ресторан, где собирается много туристов. Я буду зарабатывать деньги и ждать, пока и ты окончишь школу. Потом мы поженимся, и я буду играть для тебя на виолончели! А потом мы с тобой поплывём в далёкие таинственные страны!